§4. Право, государство, классы

Рассматривать право и государство в связи с социальной структурой и интересами со-циальных групп – стойкая традиция в социологии, сложившаяся с самого начала ее возник-новения. Буржуазное общество, демонстрировавшее нищету и бедственное положения ши-роких народных масс, острые социальные конфликты (между капиталистами и пролетариа-том, дворянством и буржуазией, крестьянством и дворянством, клерикалами и светским гра-жданским обществом), стало мощнейшим стимулом для развития социологической науки.

240

блюдается в социальных проектах Сен-Симона и Конта, которые предложили модернизиро-ванный капитализм на основе классового мира. Отвлекаясь от идеологического содержания данных проектов, следует признать, что они несли с собой новую методологию анализа взаимосвязи структуры и нормативно-властной организации общества. Э. Дюркгейм, оттал-киваясь от общественного разделения труда, сделал вывод о роли профессиональных корпо-раций в формировании религии, морали, права, государства.

Связать государство и право с социальной структурой общества, с классами было од-ной из центральных задач Маркса и Энгельса. В письме И. Вейдемейеру от 5 марта 1852 г. Маркс писал: «То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что суще-ствование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития произ-водства, 2) что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата, 3) что эта дик-татура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без клас-сов»444. Данное признание весьма характерно, т.к. классы и классовая борьба берутся здесь не абстрактно-социологически, а строго в контексте научного социализма. Речь идет не об абстрактно взятых политико-правовых институтах, а о диктатуре пролетариата – орудии по-строения социализма. Это не означает, конечно, что основоположники марксизма мало сде-лали для выявления связи классов с государством и правом, но главной их целью было все-таки обоснование закономерности движения буржуазного общества к социализму. Общесо-циологические задачи решались попутно и в той мере, в какой была необходимость сформи-ровать теорию научного социализма. О классовой природе государства (особенно буржуаз-ного) ими было написано немало, хотя и без должной систематизации, о классовой природе права – значительно меньше, по большей части в форме тезисов. Ленин в годы революции и гражданской войны заметно систематизировал и развил марксистское учение о государстве, обосновав, в частности, Советскую республику как форму диктатуры пролетариата и бед-нейшего крестьянства.

Опыт формирования новой советской государственности требовал теоретического

444 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2. Т. 28. С. 427.

241

анализа. Сразу после Октября 1917 г. на уровне партийной пропаганды были сформулирова-ны тезисы довольно общего характера, дававшие, тем не менее, представление о новой дей-ствительности. Было заявлено, что свершилась социалистическая революция, что установле-на диктатура пролетариата и беднейшего крестьянства, что в стране началось строительство социализма в области экономики, политики и социальной сферы. Хотя общие векторы разви-тия страны были обозначены и в целом были понятны, темпы и методы социалистического строительства постоянно становились предметом острых внутрипартийных дискуссий. Дис-куссионной была также тема природы советского государства и права. На уровне партийной пропаганды, в основе которой лежали теоретические установки Ленина (главным образом в работах «Государство и революция», «Пролетарская революция и ренегат Каутский»), как правило, царило согласие в том, что советское государство есть форма диктатуры пролета-риата, призванное сломить сопротивление свергнутых классов и обеспечить строительство основ социализма в переходный период. Однако стремление советских юристов отойти от пропагандистских клише и углубиться в теорию рождало вопросы, противоречия и разногла-сия. Сомнению подвергалась и классовая природа советского государства, и классовая при-рода советского права.

Отправными точками, рождавшими разногласия, стали, в частности, положения Мар-кса о переходном (от капитализма к коммунизму) периоде, изложенными им в «Критике Готской программы»: «Мы имеем здесь дело не с таким коммунистическим обществом, ко-торое развилось на своей собственной основе, а, напротив, с таким, которое только что вы-ходит как раз из капиталистического общества и которое поэтому во всех отношениях, в экономическом, нравственном и умственном, сохраняет еще родимые пятна старого общест-ва, из недр которого оно вышло»445.

445 Маркс К. Критика Готской программы // Маркс К. и Энгельс Ф. Избр. произ. В 3 т. Т. 3. М., 1979. С. 14. 446 Там же. С. 23.

242

ческого подхода беспристрастно и объективно. Стремление показать связь нового пролетар-ского государства и права с социальными слоями советского общества давало результаты, далеко не всегда соответствующие партийным пропагандистским клише. Получался пара-докс: с одной стороны, налицо были показной левый радикализм, стремление казаться «твердокаменными большевиками», желание побыстрее пройти переходный период, отка-заться от всех институтов буржуазного общества и достичь социализма (коммунизма), с дру-гой – уход в фундаментальную науку, очевидный дефицит реалистичности, отрыв от практи-ческих политических задач дня. Тем не менее к началу 30-х годов дискуссии о социальной природе советского государства и права заканчиваются, устанавливается почти полная уни-фикация взглядов. Ближе других к марксистско-ленинской трактовке государства и права стоял И.П. Ра-зумовский, сочинения которого изобилуют обширными выписками из сочинений классиков. Он старается далеко не уходить от прямого смысла высказываний Маркса, Энгельса, Ленина, хотя и пытается их систематизировать, выявить их единство и логику.

Разумовский связывает государство с классами не непосредственно, а через экономи-ку, посредством системы отношений производства и обмена. Идя вслед за Марксом и Лени-ным, он определяет классы как большие группы людей, различающиеся по своему месту в системе общественного производства и отношению к средствам производства. Классы и классовая эксплуатация в этом смысле становятся политико-экономическими категориями, связующим звеном между государством и экономикой. «Постепенный рост непроизводи-тельного потребления, – рассуждает он, – а еще более передача функций руководства дове-ренным наемным лицам, превращает эксплуатирующий класс из производительной силы в простое ―воплощение условий производства‖. Очевидно, что для сохранения и упрочения существующего способа распределения – а стало быть, и всей данной совокупности произ-водственных отношений, – по мере того как возрастает эксплуатация угнетенного класса, становится недостаточным одно простое воспроизводство организационно-трудового поло-жения общественных классов – нужна еще какая-либо иная принудительная сила. Класс экс-плуататоров должен создать особую организацию для охранений существующих условий производства и распределения и для подавления всякого возможного сопротивления со сто-роны угнетенного класса. Такой классовой организацией принуждения, ―орудием угнетения одного класса другим‖, и является государство»447. Помимо фактора эксплуатации появление

447 Разумовский И.П. Курс теории исторического материализма. М., 1928. С. 300, 301.

243

государства связывается с разделением труда, оно возникает как его новая отрасль. Здесь классовый признак дополняется функциональной потребностью в управлении: «Если эконо-мические функции предполагают руководство процессом производства, т.е. руководство людьми в процессе их приспособления к средствам производства, к вещам, то обособившая-ся от них политическая власть имеет главным образом управление людьми, – взятыми неза-висимо от их производственного процесса»448.

Отталкиваясь от «Немецкой идеологии», где государство понимается в качестве фор-мы экономически господствующего класса, формы устройства общества, Разумовский рас-сматривает связь государства и классов как дихотомию формы и содержания. С точки зрения широкого подхода, называть государство формой вроде бы не противоречило марксистским положениям, хотя и навевало воспоминания о метафизике Аристотеля, философии права Ге-геля и теории Лассаля, где форма прямо или косвенно указывала на идеальные основы госу-дарства. Советский юрист, по-видимому, избегает такой опасности, но оттенок идеализма все же остается. «‖Форма‖, как мы знаем, зачастую обособляется от ―содержания‖ и кажется по отношению к нему чем-то самостоятельным. Будучи политической формой, ―политиче-ской оболочкой‖ классового общества, государство, однако, самим процессом общественно-го разделения труда превращается в обособленный от этого классового общества организм, в орудие классовой эксплуатации. Характерный признак государства, таким образом, обособ-ление в этой политической форме классового общества общественной власти, сосредоточи-вающейся в руках особой группы лиц»449. Разумовский пытается совместить два подхода: классовый и абстрактно-функциональный. С одной стороны, он отталкивается от тезиса Эн-гельса и Ленина, что главным признаком государства является не принуждение, а наличие публичной власти, сам факт выделения особой группы лиц (администрации и военных) из основной массы общества. В этом случае буржуазное государство оказывается не более как комитетом по заведыванию общими делами буржуазии («Манифест коммунистической пар-тии»). Здесь на первый план выходит организационно-материальная сторона: государство есть организация класса собственников, навязывающих свою волю всему обществу в своих интересах. С другой – предлагается посмотреть на государственную власть как на универ-сальную социальную функцию, вызванную не столько эгоистическим интересом экономиче-ски господствующего класса, сколько общей потребностью в управлении. При таком подхо-де могло сложиться впечатление о самостоятельности государства как социальном институ-те, откуда было совсем уж недалеко до мысли о надклассовом характере государства. Пони-мая данную опасность, Разумовский пытается развести саму власть и ее политические функ-

448 Там же. С. 305, 306. 449 Там же. С. 302.

244

ции: «В действительности самостоятельна не государственная власть по отношению к клас-сам; самостоятельны лишь ее функции, отделившиеся от функции непосредственного управ-ления производством»450. Очевидно, что здесь советский юрист впадал в схоластику (в со-держательном плане политические функции власти не могут быть отделены не от нее самой, не от классовых интересов), но такова была плата за стремление совместить классовый под-ход и абстрактный социологический функционализм.

Противостояние классового подхода и функционализма (абстрактно-логического и внепартийного) наблюдается также в рассуждениях Разумовского о соотношении сущности государства и его формы. С одной стороны, он солидаризуется с утверждениями Плеханова и Ленина, что сущность любой государственной власти есть диктатура правящего класса, осуществляемая с целью удовлетворения своих интересов. Но с другой – «диктатура опреде-ленного класса не исключает также возможности тех или иных политических компромиссов и соглашений его с другими переходными или промежуточными классами. В соответствии с классовым господством устанавливается определенная форма государства, а в связи с кон-кретными взаимоотношениями классов – те или иные формы правления»451. Таким образом, классовый принцип дополнялся принципом политического плюрализма, понимание государ-ства как классовой организации приходилось сочетать с идеей классового компромисса (го-сударство – надклассовый орган, служащий интересам всех слоев общества). Строго говоря, оба подхода (и классовый, и функциональный) лежали в плоскости социологической мето-дологии (стремление показать связь государства с социальной структурой общества), но в тех конкретных исторических условиях они часто смотрелись как борьба двух идеологий – пролетарской и буржуазной. Структурно-функциональный анализ, используемый вне кон-текста партийной пропаганды, воспринимался в качестве «буржуазной контрабанды».

Дихотомия формы и содержания, структурно-функционального и классового подхо-дов наблюдается также в рассуждениях Разумовского о советском праве. Юрист был активно включен в дискуссию 20-х гг. о природе советского права: оно было буржуазным или проле-тарским, социалистическим? С точки зрения марксистских постулатов, право переходного (от капитализма к коммунизму) периода, поскольку оно регулировало товарно-денежные от-ношения, не могло не быть буржуазным. Право в условиях товарного производства, при-званное служить мерой труда и потребления, быть равной мерой к неравным людям, есть право неравенства, т.е. буржуазное право. Ленин, ссылаясь на Маркса, подтверждал данное положение: «В первой фазе коммунистического общества (которую обычно зовут социализ-мом) ―буржуазное право‖ отменяется не вполне, а лишь отчасти, лишь в меру уже достигну-

450 Там же. С. 304. 451 Там же. С. 309.

245

того экономического переворота, т.е. лишь по отношению к средствам производства»452. Со-ветское право, согласно его мысли, продолжает оставаться буржуазным в той мере, в какой оно признает частную собственность отдельных лиц, и социалистическим – поскольку дела-ет собственность общенародной453. Хотя компромиссность ленинской позиции («советское право – отчасти буржуазное, отчасти – социалистическое») и делало рамки дискуссии до-вольно широкими, признать открыто, без полутонов право нового советского государства в основном буржуазным поначалу воспринималось как левацкий уклон (вполне проститель-ный), позднее, в начале 30-х гг. – как отрицание социалистической природы советской госу-дарственности, как «буржуазная диверсия».

Позиция Разумовского отличалась умеренностью, стремлением найти допустимый идеологический баланс. В отличие от пролетарского государства, рассуждает он, в котором предельно ярко проступает его классовая сущность, советское право маскирует классовое господство пролетариата. Происходит это от того, что право является более консервативным институтом, чем государство, и теснее, чем государство, связано с экономикой. Поскольку остается товарное хозяйство и государственный капитализм, тип правовой формы не может быть принципиально новым. Форма советского права наследуется от прежней формации. Вместе с тем пролетарская власть должна вкладывать в старую форму права новое содержа-ние, использовать ту юридическую догматику, которая будет отвечать духу переходного пе-риода, отражать вектор движения к коммунизму. Революционное государство, подчеркивает Разумовский, «играет не столько роль ―отца‖, сколько именно роль ―акушера‖, облегчающе-го муки родов»454. Таким образом, форма советского права – буржуазная, содержание – со-циалистическое. В данном случае классовый принцип и структурно-функциональный анализ как будто нашли удачное сочетание: право анализировалось конкретно исторически и абст-рактно-функционально.

В отличие от Разумовского позиция Пашуканиса отличалась последовательным ле-вым радикализмом. Он строил свою «меновую» теорию на марксистском положении, что буржуазное право является наиболее развитым и исторически последним типом права. Юрист расценил введение новой экономической политики как реставрацию капитализма, как мощный фактор воспроизводства буржуазного права и государства. Был сделан вывод, что советское государство и право по своему содержанию буржуазны, и что только с их упразд-нением возможно построение социализма. Право, развивает он свою мысль, возникает, раз-вивается и существует только на базе товарного обмена и поэтому изначально является бур-

452 Ленин В.И. Государство и революция // Избр. произв. В 3 т. Т. 2. М., 1978. С. 302. 453 См.: там же. 454 Разумовский И. Проблемы марксистской теории права. С. 78.

246

жуазным институтом. А поскольку при капитализме товарные отношения достигают своего полного развития, то соответственно буржуазное право есть своего рода идеал, высшая фор-ма организации юридической материи. Советские юристы, полагает Пашуканис, рассматри-вая право внеисторически и отрывая его от объективных условий существования (от товар-ных отношений), поставили себе ложную задачу найти некое универсальное понятие права, чтобы затем наполнить его социалистическим содержанием. Отмирание буржуазного права приведет к отмиранию права как социального института, а не к замене его пролетарским правом: «Отмирание категорий (именно категорий, а не тех или иных предписаний) буржу-азного права отнюдь не означает замены их новыми категориями пролетарского права, так же как отмирание категории стоимости, капитала, прибыли и т.д. при переходе к разверну-тому социализму не будет означать появление новых пролетарских категорий стоимости, ка-питала, ренты и т.д. Отмирание категорий буржуазного права в этих условиях будет означать отмирание права вообще, т.е. постепенное исчезновение юридического момента в отношени-ях людей»455. Тезис Пашуканиса об отмирании права в условиях социалистического строительства конкретизируется в его оценке уголовного права. Такие уголовно-правовые понятия, полага-ет он, как вина, преступление, наказание есть «миражи» буржуазного правосознания. Ис-пользование термина «вменяемость» неоправданно юридизирует социологическую в своей основе проблему наказания, придает ей формальный, а значит, буржуазный и ложный смысл. С точки зрения «научной психологии и педагогики» даже дети и психически больные вме-няемы, поскольку на их поведение можно оказывать воздействие. Потенциальная угроза, объективно исходящая от индивидов, делает каждого из них социально ответственным и де-ликтоспособным. Пашуканис считает необходимым отказаться от понимания наказания как «возмездия и воздаяния», так как в данном случае это предполагает принцип эквивалентно-сти – основу права. А поскольку право – институт отмирающий, наказание следует рассмат-ривать как «меру социальной защиты», карательное и внесудебное действие власти. В этой связи Пашуканис предлагает отказаться от Особенной части Уголовного кодекса, поскольку применение «мер социальной защиты» основано на политической целесообразности, а не на законах. Вместо Особенной части УК, делает он вывод, надо ввести «точное описание сим-птомов, характеризующих общественно опасное состояние» и методы, которые нужно при-менять в целях безопасности общества.

В контексте буржуазно-демократической культуры предложенная Пашуканисом ре-форма уголовного права могла восприниматься как отказ от цивилизованных стандартов и возвращение в эпоху варварства. Марксистская теория права (особенно в советском ее вари-

455 Пашуканис Е.Б. Общая теория права и марксизм. С. 53.

247

анте), согласно данной логике, есть верный путь к девальвации права, к отказу от ценностей правового государства и «правовому нигилизму»456. В известном смысле так оно и есть на самом деле. Действительно практика советской диктатуры требовала своего идеологического обоснования и в сфере юриспруденции, в частности, реформы уголовного права. Концепция социальной защиты развязывала руки власти в деле проведения широкомасштабных массо-вых репрессий (сначала против свергнутых классов, затем – против любой оппозиционно на-строенной части населения). Вместе с тем следует отдавать себе отчет, что понимание уго-ловного права в качестве меры социальной защиты есть логическое продолжение социологи-ческого направления в юриспруденции. Для Пашуканиса уголовная политика государства (деятельность по социальной защите) есть мера не юридическая, а организационно-техническая. Уголовное право и уголовный процесс – это не сфера этики (справедливости), а необходимая функция, диктуемая целесообразностью. Нечто похожее мы находим у Л. Дю-ги, который считал нелепостью ставить вопрос об ответственности государства, репрессив-ная деятельность которого есть только функция, проявление социальной нормы. Последняя, с его точки зрения, представляет собой некий факт жизни, проявляющий себя, в частности, в карательной функции. Пытаться придать репрессивной функции государства юридическую форму означало бы, согласно логике французского автора, стремление бороться со стихией природы с помощью кодексов. Пашуканис демонстрирует примерно тот же функционализм, но только под углом зрения советского марксизма.

Взгляды Пашуканиса на государство противоречивы. С одной стороны, он, стараясь выдерживать классовые позиции, утверждает, что государственная власть есть организован-ное насилие одного класса над другим, государство как орган классового господства руково-дствуется целесообразностью и не нуждается в праве. Однако с точки зрения его правовой теории роль государства выглядит иначе. Как он полагает, в основе установления социально-го порядка лежит переход общества к регулярному товарообмену. Вырастающее из произ-водственных отношений право требует охраны новой экономической системы. Данный им-ператив права реализуется в виде власти, которая с момента образования рынка становится публичной, преследует безличный интерес порядка и имеет ярко выраженный правовой ха-рактер. Субъективное частное право товаровладельца перерастает в субъективное публичное право. В условиях буржуазного общества, где пролетарий и капиталист выступают как рав-ноправные товаровладельцы (пролетарий продает рабочую силу, капиталист – покупает), го-сударство представляет собой не столько машину классового угнетения, сколько «власть права». Поскольку советское государство, делает вывод Пашуканис, также обслуживает ры-ночные отношения, постольку оно правовое и буржуазное.

456 См., например: Нерсесянц В.С. Философия права. М.: ИНФРА М – НОРМА, 1997. С. 163 - 311.

248

Эволюция взглядов советских юристов на социальную природу советского государст-ва и права наглядно прослеживается у П.И. Стучки, который стоял у истоков новой проле-тарской юстиции (был наркомом юстиции, председателем Верховного Суда РСФСР). Пона-чалу он склонен был рассматривать право и общественное правосознание современной ему советской России как по преимуществу буржуазное. Поскольку правосознание населения, полагает он, крайне консервативно, право все еще остается и долго будет оставаться прибе-жищем буржуазной идеологии. Право, таким образом, представляется ему институтом, серь-езно тормозящим процесс коммунистического строительства. Отсюда у Стучки типичный для того времени пафос скорейшей ликвидации права и приближения на этой основе комму-низма, что, конечно, способствовало принижению роли права. Юрист утверждал, что комму-нисту с «юридическим прошлым» (т.е. профессиональному юристу, сформировавшемуся в дореволюционный период) гораздо труднее вырваться из плена буржуазной идеологии, чем «любому сознательному пролетарию». Он выступал за максимальное упрощение советской юридической науки и права, низведение их до уровня рядового рабочего и крестьянина. По-нятно, что в условиях малокультурной и неграмотной России такая политика могла привести только к правовому нигилизму.

Постепенно, в основном под влиянием Ленина, Стучка меняет свою позицию. Термин «советское право», вспоминал он, появился «скорее всего, по нашей революционной при-вычке прибавлять слова ―красное‖, ―советское‖, ―революционное‖, без всякой ―задней‖ мыс-ли. ―Красное право‖ что-то не звучит хорошо, ―революционное‖ право наводит на размыш-ления (сочетание ―право и революция‖), значит – ―советское‖. Может быть, мысль появилась даже впервые в голове буржуазного спеца, ибо я помню программу вуза, где общему, т.е. нормальному, т.е. буржуазному праву, противопоставлялось советское (нечто вроде ―чекист-ское‖, т.е. ―курьезное‖) право. Очень солидные коммунистические ученые тогда высказались вообще против советского права, есть де только единое право». Со слов Стучки, термин «со-ветское право» «образовался еще при жизни т. Ленина и с полного его одобрения»457. Юрист обращает внимание, что Ленин писал о буржуазном характере права переходного периода еще до Октября 1917 г. («Государство и революция»). Практика первых месяцев и лет после революции заставила Ленина, полагает Стучка, признать качественное отличие советского права от буржуазного: ведь деятельность пролетарской диктатуры разительно отличалась от традиционного буржуазного государства. Следует согласиться со Стучкой, что признать со-ветское право отличным от буржуазного требовала и логика партийной пропаганды, и сама деятельность советской власти. Декреты советской власти, имеющие стратегическую цель

457 Стучка П. 13 лет борьбы за революционно-марксистскую теорию права. Сб. статей 1917–1930. С. 110, 152.

249

построения коммунизма, невозможно было назвать буржуазным правом ни с точки зрения партийной стилистики тех лет, ни в содержательном отношении. Политика борьбы со сверг-нутыми классами (дворянством и буржуазией), строительство основ социализма – все это не могло быть содержанием буржуазного права. Представляется, что Стучка вполне осознавал данные обстоятельства, почему и предложил рассматривать советское право в социологиче-ском духе, как «систему и порядок общественных отношений». Если по форме, рассуждал он, советское право и похоже на буржуазное, то по существу оно представляет собой прак-тику новой пролетарской власти, внедрявшую в жизнь новую систему общественных отно-шений. В конечном счете Стучка заявлял, что пролетарская революция, дело построения коммунизма не обойдется без создания «нового советского права». В этой связи он призыва-ет к научно обоснованной рецепции буржуазной правовой культуры. В частности, им пред-лагалось заимствовать у романо-германской правовой системы отраслевое деление. При этом советское правоведение, с его точки зрения, должно делиться на две основные части: теорию права (в основном сводилась к гражданскому, или хозяйственному, праву) и технику права (техника подготовки нормативных актов, юридический процесс).

Классовая природа права – одна из базовых идей марксистской правовой теории. Од-нако Стучка ставит себе в заслугу, что именно он теоретически обосновал связь классов и классовой борьбы с правом: «На меня выпала доля в своей книжке впервые внести в теорию, права классовую точку зрения. Я попытался вскрыть классовую подоплеку векового течения – естественного или философского права, как классовой программы буржуазии. Я так же по-казал, что наука права не могла сделаться наукою, пока и потому, что она не стала и не могла стать на классовую точку зрения»458. Он неоднократно указывал, что для решения данной задачи ему пришлось опираться на «социологическую школу буржуазных юристов» (С.А. Муромцева и Р. Иеринга). Буржуазная социология права, разъяснял Стучка, сделав открытие, что право есть система, порядок общественных отношений, не смогла пойти далее в силу своей классовой ограниченности. Следующий шаг, полагает он, делает марксизм: поскольку общественные отношения есть отношения производства и обмена, возникающими внутри классов и между классами, поскольку хозяйственные отношения выражаются в борьбе клас-сов за свои интересы, постольку право не может быть ничем иным кроме как системой клас-совых отношений. Право – это не просто система классовых отношений, оно есть установ-ленный порядок, организация господствующего класса, направленная на защиту его интере-сов. Таким образом, право в его марксистском понимании, с точки зрения Стучки, имеет две основные черты: 1) это система классовых отношений; 2) это организация господствующего класса, выражающаяся в факте принудительности. Право есть система, порядок производст-

458 Там же. С. 101.

250

венных отношений, установленных и нацеленных на удовлетворение интересов господ-ствующего класса. Далее здесь начинала работать формула Стучки об одной конкретной форме права (производственные отношения) и двух абстрактных (правовая идеология и за-коны).

Идея классовой природы права преломляется в теме революционной законности, ко-торая для Стучки была одной из центральных. Несмотря на провозглашение большевиками диктатуры пролетариата, которую Ленин определил как власть, опирающуюся непосредст-венно на насилие и не связанную никакими законами, вопросы применения старого россий-ского законодательства, установления новых юридических норм и процедур были насущной практической проблемой. Даже профессиональные революционеры, взяв в свои руки госу-дарственную власть, психологически часто не были готовы преодолеть порог общепринятой легитимности. Так, Стучка вспоминал, что Декрет о суде, который разрешал осуществлять правосудие на основе революционного правосознания, был издан с огромными трудностями, а его авторов (прежде всего Стучку) обвиняли в анархизме.

Закон, по его мнению, есть одна из абстрактных форм права, которая должна соответ-ствовать всей системе общественных отношений. В этом смысле закон представляет собой совокупность внешне выраженных и исходящих от государства норм, отражающих суть тре-бований и принципов данного социального порядка. Иначе говоря, закон есть формально за-крепленная система мер господствующего класса, юридическое проявление с его стороны организованной защиты своих интересов.

Такая ярко социологическая трактовка закона воплотилась у Стучки в термине «рево-люционная законность», который он отстаивал и развивал. Для Стучки понятие революци-онной законности прежде всего означает политический режим эпохи диктатуры пролетариа-та, некую нормативную форму жизни общества в условиях радикальных социальных преоб-разований и гражданской войны. Под революционной законностью он имеет также в виду ограниченное использование дореволюционных законов и возможное отступление от декре-тов советской власти в интересах революции. Революционный закон должен органично со-четать в себе партийные директивы и стандарты массового поведения, быть преградой для индивидуального произвола, но в то же время не задерживать развитие революции. Лучше других, по мнению Стучки, поддерживают режим революционной законности советские су-ды, которые, формируясь на непрофессиональной основе, хотя иногда и выносят «дикие, не-суразные решения», в целом рассматривают дела, исходя из перспектив коммунистического строительства.

В статьях Стучки конца 1920-х годов явно прослеживается критическое отношение к леворадикальным воззрениям, его позиция становится более консервативной и прагматич-

251

ной. Поскольку страна, считает он, находится в капиталистическом окружении и институты собственности и нормативного распределения еще долго будут сохраняться, не следует в скором будущем ожидать отмирания государства и права. Он предлагает делать упор на со-вершенствование законодательства путем его кодификации и сокращения числа законов. Полагая, что с течением времени гражданская война не заканчивается, а только меняет свои формы, Стучка, тем не менее, оценивает «уголовные репрессии» со стороны ОПТУ как «слишком суровые». К классовым врагам, с его точки зрения, причисляются чрезвычайно широкие слои населения. Боязнь партийных работников и государственных служащих, дела-ет он вывод, быть обвиненными в «правом уклоне» толкает их на то, чтобы показать свою революционность, подчас бездумную и вредную, в ущерб законности.

Социологическая трактовка права, данная Пашуканисом, Стучкой и Разумовским, в значительной мере отталкивается от экономики и характерна высокой степенью гомогенно-сти (однородности). Все они понимают право как форму производственных отношений, как средство и как результат борьбы господствующего класса за свои интересы. Пашуканис счи-тает советское право в основном буржуазным, так как хозяйственная жизнь нэповской Рос-сии осуществляется в товарно-денежной форме. У Разумовского и Стучки позиция тоньше: товарное производство действительно указывает на буржуазный элемент в советском праве, но его общая направленность на строительство социализма позволяет считать советское пра-во в значительной мере социалистическим. Все трое, связывая классовую природу права с экономикой, предпочитают видеть в советском праве нечто однородное: оно по преимущест-ву либо буржуазное, либо социалистическое. Компромиссная позиция Разумовского и Стуч-ки, особенно усилившаяся к концу 20-х годов, была попыткой очень не прямым способом обосновать гомогенность советского права.

Иную точку зрения отстаивает Рейснер, который идет к объяснению советского права не столько от экономики, сколько от социальной структуры и пытается привнести плюрали-стическую трактовку права. Рейснер, подобно многим своим коллегам, также отличается ле-вацким уклоном и считает советское право по преимуществу буржуазным. Однако он вы-страивает свою аргументацию не на основе «Капитала» Маркса, а используя теорию Л.И. Петражицкого. Руководствуясь положением о скором наступлении коммунизма, Рейснер рассматривает интуитивное право не только как важнейшее средство построения коммуни-стического общества, но и в качестве главной его нормативной основы. Отсюда логично вы-текает враждебное отношение Рейснера к любым попыткам советской власти формализовать право, придать ему позитивный характер. Он убежден в том, что пролетариат испытывает глубокое отвращение ко всяким идеологическим надстройкам (в том числе к праву), что ис-тория права есть история его угасания. Формализация права несет угрозу делу пролетариата,

252

так как в юридической схоластике и догматике тонут революционные идеалы и ценности. Рейснер убежден, что новое послереволюционное право — буржуазное. После первых лет революции произошел откат назад (имеется в виду нэп) и реставрация старой правовой идеологии стала фактом действительности. Поскольку буржуазное право, делает вывод Рейснер, наиболее ярко воплощает в себе принципы фактического неравенства и формально-го равенства, компромисса, советское право, построенное на тех же принципах, является буржуазным. Советское государство, по Рейснеру, также постепенно перерастает и неизбеж-но будет перерастать из государства диктатуры пролетариата в типично буржуазное государ-ство, так как оно строит свою политику на основе социального компромисса и права. Чтобы избежать такой метаморфозы, делает юрист вывод, следует, широко используя интуитивное право, решительно бороться за скорейшее приближение коммунистического идеала.

Казалось бы, Рейснер демонстрирует то же стремление к гомогенности в понимании советского права. Однако применяемый им подход приводит его и к другим выводам, что, конечно, вносит в его позицию противоречие. Так, Рейснер считает «буржуазным предрас-судком» утверждение советских юристов о том, что право возникает исключительно как ре-зультат классовой борьбы, является волей государства и поддерживается его принудитель-ной силой. С его точки зрения, право и власть имеют различные корни и независимы. Прин-цип власти — свобода, принцип права — договор. Власть проявляет себя в приказе, право — в связанности чужим правом.

В основе права, по Рейснеру, лежит справедливость, понимаемая в духе Аристотеля (уравнивающая и распределяющая). Фактическое неравенство людей и есть условие рожде-ния и функционирования права. Право имеет идеологический характер (относится к сфере сознания) и слабо связано с материальными отношениями. Поэтому форма права может иметь любое содержание (в том числе феодальное, буржуазное, пролетарское и т. п.). Право – это всегда компромисс как между отдельными людьми, так и между классами. «При из-вестных формах хозяйства правовая система обнаруживает громадную тенденцию к одно-образию и единству. Может показаться, что праву вообще присуща какая-то, ему одному прирожденная, черта, которая заключается в стремлении все определить из одной точки и одним принципом. В известной степени такая иллюзия получает реальность в странах, где однороден хозяйственный уровень развития, а население тесно связано не только интересами экономического характера, но и общим уровнем культуры сравнительно одного и того же типа. В таких случаях действительно может оказаться скрытым разноречие правовых поло-жений, вытекающих из классовой группировки, а право господствующего класса может при-нять характер общего права. На деле такого рода видимость всегда обманчива. Поскольку существуют различные классовые интересы, постольку же при правовой организации обще-

253

ства имеются и различные системы права, из которых каждая носит строго классовый харак-тер. Общее право есть только результат компромисса этих отдельных классовых прав, при чем, естественно, в классовом обществе этот компромисс несет уклон в сторону наиболее сильной классовой группы. И если мы попробуем взять любую систему самого, казалось бы, единого права, по существу мы найдем не что иное, как разрез глубокого геологического пласта, где отдельные правовые идеологии тянутся одна над другой в причудливой картине изломов и наслоений»459. Отсюда следует вывод, что никакая правовая система не обладает классовым единством, всякое право есть «лоскутное» право. В частности, советское право состоит из пролетарского, крестьянского и буржуазного. Своеобразие позиции Рейснера со-стояло в том, что классовая природа права не устранялась, а приобретала плюралистический характер. Кому-то данная трактовка классовости права могла казаться (и казалась) отступле-нием от ортодоксального марксизма, но на самом деле здесь имело место его творческое раз-витие. Социологический поход в марксистской теории права вполне мог дать и такие резуль-таты. В советском государстве (по Конституции РСФСР 1918 г.) Рейснер усматривает от-дельные достоинства. Организация диктатуры пролетариата в виде системы Советов разных уровней устраняет, с его точки зрения, различие между обществом и государством, правом позитивным и интуитивным. Благодаря тому, что советская республика является надежным проводником интуитивного пролетарского права, не искаженного парламентаризмом, бюро-кратизмом и обширным законодательством, перед рабочим классом открываются огромные возможности в осуществлении эффективной политики. Советское государство, деятельность которого исходит из принципа целесообразности, нуждается не в праве (в формальном смысле), а в рациональном устройстве государственного аппарата.

Тем не менее у Рейснера имеются серьезные претензии к Конституции РСФСР 1918 г. Советские юристы, по его мнению, поспешили одеть диктатуру пролетариата в «благопри-личное одеяние буржуазноподобного права». Он считает фальшивым провозглашение совет-ским государством, возникшим на неправовой основе, буржуазных по своей сути прав и сво-бод. По его мнению, следовало бы ограничиться только одним правом – правом трудящихся на социальную революцию и установление социалистического порядка. «По существу, здесь дело идет вовсе не о правах, а об определенных задачах социалистического строя, которые необходимо и неизбежно при своем осуществлении должны принести и действительно при-носят трудящимся неисчислимую массу всяких благ, о которых при буржуазном строе они могли только мечтать. Все это естественные результаты перехода общественного производ-ства в руки рабочего класса и распределения плодов его труда между производителями. Та-

459 Рейснер М.А. Право. Наше право. Чужое право. Общее право. С. 117.

254

кой характер и принимают все отдельные статьи в декларации прав трудящегося и эксплуа-тируемого народа. Здесь говорится непосредственно о благах, которые предоставляются массам. Эти блага являются лишь следствием упразднения частной собственности на землю и средства производства и сейчас не могут быть юридически даже приблизительно опреде-лены в своем содержании»460. В данном случае Рейснер сближается с Пашуканисом, который предложил заменить традиционное уголовное право «мерами социальной защиты». Оба они, отвергая буржуазную юриспруденцию, пытаются рассмотреть советское государство и право не с юридической точки зрения, а функционально, как систему мероприятий, диктуемых са-мой жизнью. Получалось так, что, с одной стороны, Пашуканис и Рейснер, развивая до логи-ческого предела классовый подход в понимании прав человека, решали идеологическую за-дачу обоснования советской власти, но с другой – налицо было применение общих принци-пов социологического подхода. Здесь социология права, рассматривая советскую государст-венность как систему функциональных зависимостей, демонстрировала свои исследователь-ские возможности при анализе исторически новых форм государства и права и одновремен-но выполняла идеологическую функцию. Советская социология права 20-х годов тем и была замечательна, что, развивая марксизм как идеологию, выводила его на новый научный уро-вень.

460 Рейснер М.А. Государство буржуазии и РСФСР. С. 333.

255