1.2. Догматическая юриспруденция

Говоря об эволюции юридической науки, следует четко понимать тот факт, что она имела сложный состав. В XIX – начале XX в. юридическая наука континентальной Европы и России насчитывает, как минимум, девять компонентов: отраслевая юридическая наука, ис-тория государства и права, философия права, история философии права, энциклопедия пра-ва, общая теория права и государства, сравнительное правоведение, политика права, социо-логия права.

Задачами отраслевой юридической науки всегда были и остаются: разработка догма-тики (принципы и техника создания норм права и приведения их в систему), анализ право-применительной практики и разработка рекомендаций (в т.ч. теории толкования) для право-применительных органов, подготовка кадров для юридической науки и практики. Этим зада-чам была подчинена как европейская, так и отечественная юридическая наука. Отраслевая юридическая наука возникает там, где она начинает сознавать себя в качестве самодостаточ-ной и самоценной сферы знания, отличной от существующего позитивного права и право-применительной практики. Говорить о возникновении отраслевой юридической науки мож-но только тогда, когда она перестает воспринимать себя придатком юридической практики. Юридическая догматика тогда становится наукой, когда приобретает качество самостоятель-ного субъекта, сознательно влияющего на процесс правотворчества и правоприменения. Данная трансформация в Европе происходит примерно на рубеже XVIII – XIX вв., в России – не намного позднее. Все последующее столетие отраслевая юридическая наука и там, и там быстро набирает академический вес.

183 Там же. С. 62.

119

По мнению многих дореволюционных юристов, в России XVII – XVIII вв. юридиче-ской догматики как науки еще нет. «На пути изучения попыток кодификации русского зако-нодательства – пишет Г.С. Фельдштейн, – обнаруживается не только отсутствие научного метода, но и нераздельное господство приказной юриспруденции, которая собственными усилиями, хуже или лучше, создавала законодательство, имевшее практическую цен-ность»184.

Для Н.К. Ренненкампфа русская научная юриспруденция начинается с 30-х гг. XIX в., когда целое поколение молодых ученых было послано за границу, а вернувшись, они создали собственную, достаточно зрелую научную среду. Г.Ф. Шершеневич связывает окончатель-ную зрелость русской догматики (в частности, науки гражданского права) с реформами 60 – 70-х гг. когда потребовалось готовить юристов, хорошо знающих законодательство и юри-дическую практику. Кроме того, русская цивилистика, как он полагает, во многом вырастала из исследований истории русского права (работы К.Д.

184 Фельдштейн Г.С. Главные течения в истории науки уголовного права в России. М., 2003. С. 40. 185 Там же. С. 45. 186 См.: там же. С. 231, 287, 500, 501, 509.

120

торгового права (1871) (с 1874 г. – гражданского и уголовного права)», «Журнал Министер-ства юстиции», «Вестник Демидовского юридического лицея», «Сборник государственных знаний». Показателем зрелости научной юридической среды, добавим от себя, стало учреж-дение в 1863 г. Московского юридического общества187.

Во второй половине XVIII – первой трети XIX в. общим фоном, общей мировоззрен-ческой и общенаучной платформой развития юридической науки в России была школа есте-ственного права (в виде немецких и французских источников). На Западе, отмечает Г.С. Фельдштейн, юристы взяли на вооружение данную школу с целью вывести общие принципы права из природы человека, отыскать в ней те начала, «из которых, как из своего источника, истекали все отдельные категории права»188. У нас (как и в Европе) ориентация на естест-венное право проявилась в растворении юридической науки в философии, религии и этике: юридический факультет стал называться отделением нравственных и политических наук, теоретическое изучение права осуществлялось в рамках дисциплины «Умозрительная и практическая философия». Следствие такого положения дел было двояким. С одной сторо-ны, естественно-правовая философия стимулировала создание абстрактных юридических конструкций, что создавало предпосылки для появления полноценной науки о праве. Но с другой – в юриспруденции насаждался дух схоластики, далекий от подлинных нужд юриди-ческой практики, юридического образования и юридической науки в России. Г.С. Фельд-штейн так конкретизирует данную мысль: «Застав западноевропейскую юриспруденцию на стадии теоретического объединения многочисленных и разнородных форм проявления по-ложительного права, под видом учений естественного права, молодая русская наука начала питаться такими плодами, которые совершенно не соответствовали задачам данного истори-ческого момента.

Подлинно научный дух в отечественной юриспруденции появляется благодаря влия-нию исторической школы права, в более широком смысле – благодаря повороту наших юри-

187 См.: Шершеневич Г.Ф. Указ. соч. С. 97 - 99, 102, 103. 188 Фельдштейн Г.С. Указ. соч. С. 47. 189 Там же.

121

стов к истории права и государства и широкому внедрению исторического метода. Благо-творность такого поворота состояла в том, что перед юристами стояла задача не просто ос-ваивать догматический материал Запада, а создавать свой собственный на основе русской традиции права. Это была подлинно творческая работа, положившая началу формирования оригинальной научной школы отраслевой догматики. Исторический подход был востребован также проходившей кодификацией, в основе которой лежало стремление изучить и система-тизировать национальную систему права.

Поворот в сторону истории отразился и в организации юридического образования, что зафиксировал Устав 1835 г. «Соответственно изменившемуся направлению, – развивает дан-ную мысль Г.Ф. Шершеневич, – необходимо было изменить распределение кафедр и наук в университетах. Правительство решило совершенно изгнать философию из преподавания юриспруденции и поставить последнюю на почву положительного законодательства, пре-вратить юридический факультет в орудие истолкования и проведения в жизнь всего богатого содержания только что обнародованного свода законов… Один взгляд на распределение на-ук обнаруживает тенденцию правительства поставить преподавание юриспруденции в уни-верситетах в соотношение с изданным Сводом Законов.

Однако юридическое образование и юридическая наука продолжали находиться в стадии формирования. «В первой четверти XIX в., а затем и в ―николаевскую эпоху‖ – кон-статирует Е.А. Скрипилев, – преподавание юридических наук сводилось по существу к зако-новедению, т.е. простому пересказу действующего российского законодательства, сообще-нию при этом отрывочных сведений из области государственного, гражданского и уголовно-го законодательства. Теория вопроса, историческое и философское осмысление излагаемого законодательства фактически отсутствовали»191.

В становлении русской отраслевой догматики (как и в целом юридической науки) важнейшую роль сыграла юридическая практика: кодификация 30 – 40-х гг. и реформы 60 – 70-х гг. XIX в. Вполне уверено можно утверждать, что потребность в усилении эффективно-сти правового регулирования, в повышении уровня правотворчества и правоприменения в решающей степени стимулировала формирование национальной школы догматической юриспруденции. В известном смысле юридическая практика в России опережала юридиче-

190 Шершеневич Г.Ф. Указ. соч. С. 47, 48. 191 Скрипилев Е.А. О юридическом образовании в дореволюционной России (XVIII – начало XX вв.) // Государство и право. 2000. № 9. С. 82.

122

скую науку и юридическое образование (во всяком случае, их институциональные формы). Символический и фактический рубеж здесь, отделяющий протонауку догмы права от собст-венно науки, – Свод законов и Полное собрание законов Российской Империи. Сюда следует добавить, как верно указывает М.А. Кожевина, подготовку официальных и неофициальных проектов конституции, сыгравших немалую роль в становлении государственного права, разработку проектов Гражданского и Уголовного уложений, внесших существенный вклад в формирование отраслей и наук гражданского и уголовного права, судебную реформу 1864 г, приведшую к разделению гражданского и уголовного процесса, к становлению процессуаль-ного права как отрасли права и отрасли науки192.

Проведенная кодификация накопила опыт догматической обработки собственного за-конодательного материала, способствовала четкому структурированию и дифференциации отраслей права, что в исторически короткие сроки было адаптировано юридической наукой и юридическим образованием. Устав 1835 г. в значительной мере отразил структуру состояв-шейся кодификации, что было шагом вперед в развитии юридической науки: она освобожда-лась от схоластики и переориентировалась на изучение нормативного материала России. Ус-тав 1863 г. вводил уже 13 кафедр вместо 7 по предшествующему Уставу, а лексика послед-них двух Уставов предполагала не столько изучение законов, сколько изучение наук о праве. «Сравнение учебной программы юридического факультета, установленной Университетским уставом 1863 года, с аналогичной программой, закрепленной Уставом 1835 года, показывает, – справедливо замечает В.А. Томсинов, – что преподавание юридических наук в российских университетах перестало строиться на основе Свода законов Российской империи, но приоб-рело самостоятельную систему. Соответственно термин ―законы‖ в названиях юридических дисциплин уступил свое место слову ‖право‖»193. «Перечень кафедр юридического факуль-тета, – продолжает автор, – установленный § 15 нового Университетского устава основывал-ся на понимании научной юриспруденции как совокупности знаний о праве. Действующие законы остались объектом изучения, но главным содержанием юридического образования сделалось теперь познание природы и сущности правовых институтов, закономерностей их функционирования и развития. Соответственно этому науки, предназначенные Университет-ским уставом 1863 года для преподавания на юридических факультетах, стали пониматься в качестве знаний о той или иной отрасли права, а именно: ―гражданское право‖, ―уголовное право‖, ―полицейское право‖, ―финансовое право‖. ―Энциклопедия законоведения‖ получила наименование ―энциклопедии права‖, ―история российского законодательства‖ – название

192 См.: Кожевина М.А. Становление и развитие отечественной юридической науки в XVIII–XIX вв. Омск, 2013. С. 95 - 107. 193 Томсинов В.А. Юридическое образование и юриспруденция в России в эпоху «великих реформ» (60-е – начало 80-х гг. XIX в.). Учеб. пособие. М., 2013. С. 62.

123

―истории русского права‖. Учебная дисциплина, именовавшаяся в Университетском уставе 1835 года ―римским законодательством‖, была представлена в новом Общем уставе импера-торских российских университетов как ‖римское право‖. Новое понимание научной юрис-пруденции проявилось не в одних названиях, но и в содержании отраслевых юридических наук. В нем стала выделяться теоретическая или общая часть: теория государственного пра-ва, общая часть гражданского права, общая часть уголовного права»194.

Вместе с тем о роли кодификации были и другие мнения. Так, видный юрист рубежа XIX – XX вв. Г.С. Фельдштейн, признавая выдающееся значение кодификации для русской юридической науки, в то же время считал, что кодификационные акты, официально зафик-сировав существующее российское государство и право, в дальнейшем тормозили развитие юридической догматики. Николаевский режим воспринимал вполне естественное прираще-ние догматического материала (новые понятия и конструкции) как ревизию основ монархи-ческого государства. «Большинство исследователей, – объясняет ученый, – склоняется к мысли, что только после появления Полного собрания законов и Свода у нас стала возможна и осуществилась научная разработка права. В действительности этот взгляд не более как вы-ражение несбывшихся надежд составителей этих памятников. Н. Коркунов, говоря о догма-тических работах по государственному праву в нашей литературе, справедливо, на наш взгляд, указывает, что ―Свод законов не мог не остановить развития зародившейся литерату-ры государственного права... Неблагоприятные условия для развития научной деятельности в течение второй четверти нынешнего (XIX) столетия... должны были и действительно при-вели к полному упадку догматической разработки государственного права‖. Сказанное им вполне применимо и к области догматической разработки уголовного права, которая не мог-ла не страдать от того, что при помощи Свода была замещена и вытеснена догматизация ис-торических наслоений нашего права и приведение его в научную систему. Мы увидим, как благодаря общей совокупности условий, в которые была поставлена научная разработка пра-ва в николаевскую эпоху, стала невозможной начавшаяся в нашей литературе плодотворная работа…»195.

Интересный штрих для характеристики нашей отраслевой юридической науки второй половины XIX – начала XX в. дают сетования Г.Ф. Шершеневича на ее отрыв от практики. «До половины XVIII века, – рассуждает он, – юридические факультеты на Западе пользова-лись таким уважением со стороны практики, что на их усмотрение и заключение присыла-лись наиболее трудные дела. Настоящее время дает не менее доказательств полного едине-ния науки и судебной практики. Какая масса сочинений выходит из-под пера практиков, ко-

194 Там же. С. 214. 195 Фельдштейн Г.С. Указ. соч. С. 436.

124

торые сегодня занимают судейское кресло или адвокатскую трибуну, а завтра восседают на кафедре в качестве профессора, и наоборот. Постоянные юридические съезды обнаруживают самую тесную связь между теоретиками и практиками»196. «Ничего подобного не замечается в России, где не только нет общения между теорией и практикой, но, напротив, обнаружива-ется какая-то неприязнь, враждебность между теоретиками и практиками. Первые считают содействие правосудию ниже своего достоинства и относятся несколько презрительно к су-дебной практике, а на попытку отдельного ученого прийти на помощь суду смотрят как на измену научному делу. Вторые со снисходительной улыбкой посматривают на кабинетные эксперименты ученого, не имеющие никакого к ним отношения и, предполагая унизить зна-чение науки, указывают на неумение ее воспитанников составлять канцелярские бумаги»197. Действительно, такое положение дел представляется вполне типичным для России. Наше государство всегда предпочитало иметь собственных чиновников – специалистов в об-ласти правотворчества, а не обращаться каждый раз к университетской профессуре. Опыт Российской Империи и Советского государства говорит именно об этом: если была необхо-димость подготовить нормативный акт, власть поручала аппарату это сделать. Зависеть в та-ком важном деле от людей науки, как правило, не привыкших к дисциплине и не имеющих точного представления о подлинных целях и интересах государства, власть считала неблаго-разумным. Понятно, что постоянно происходил обмен кадрами между госаппаратом и учре-ждениями юридической науки и образования, но главной базой правотворческих кадров был все-таки аппарат. Чиновник, владеющий юридической догматикой, всегда оказывался полез-ней, чем ученый-юрист, знающий догматику, но далекий от процесса реального правотвор-чества. Относительный разрыв между юридической практикой и наукой говорил также и об академической свободе, которой пользовались люди науки. Невнимание со стороны государ-ства к научным разработкам свидетельствовало, в частности, о том, что ученые были сво-бодны в выработке конструкций, не нужных власти или даже способных помешать ей при решении поставленных задач. Государство готово было терпеть и финансировать творческие поиски отраслевой науки, часто не имевшие шансов воплотиться на практике.