Судебные решения и правотворчество
Введение
В данной статье я намерен рассмотреть структуру судебных решений наряду с ролью судей в правотворчестве[251]. Я затрону два тезиса, широко известных философам права и, на мой взгляд, весьма спорных: согласно первому, судебные решения являются индивидуальными правовыми нормами; второй гласит, что судьи создают право, когда формулируют индивидуальные правовые нормы.
В противовес этим тезисам я буду отстаивать следующие пять положений: (а) судебные решения представляют собой сложные объекты, содержащие как индивидуальные, так и общие нормы; (б) в строгом смысле слова «создание» судьи не создают индивидуальные нормы; вместо этого они создают, по меньшей мере, в некоторых случаях, общие нормы; (в) хотя общие нормы, созданные судьями, и не являются обязательными, они могут вступить в силу, и тогда они становятся частью правопорядка; (г) важным вкладом в создание права является формулирование определений правовых понятий судьями; наконец, (д) прецедентное право представляет собой совокупность действующих общих норм, созданных судьями, и действующих определений, сформулированных судьями.1. Конститутивные части суддЄного решении
Тут я определяю «судебное решение» как постановление, которое приводит к окончанию спора и которое предполагает либо конфликт интересов (в частном праве), либо соответствующую санкцию (в уголовном праве). В силу принципа, четко установленного в современном законодательстве, судебные решения должны быть мотивированы. Судьи должны представить аргументы в пользу своих решений. Судебные решения должны быть четко обоснованы.
Несмотря на свою чрезвычайную важность, понятие нормативного основания не было надлежащим образом исследовано в философии права. Я ограничусь здесь лишь несколькими замечаниями. Обоснование, или мотивировка решения является вопросом логически приемлемого построения умозаключения или части рассуждения.
Среди посылок такого умозаключения есть общая норма, а его выводом является решение по данному делу. Основой решения является общая норма, которая затем применяется в решении. Отношение между основанием (общей нормой) и решением — логическое, а не причинно-следственное. Обоснованное решение логически выводится из общей нормы (наряду с эмпирическими, и, в некоторых случаях, аналитическими суждениями). Дело не просто в том, что судьи находят решения с помощью дедуктивного процесса, который начинается с определенных общих норм. Вопрос о том, как судьи приходят к своим решениям, носит психологический характер, и здесь неуместен. В данном случае нас интересует исключительно логическая проблема обоснования судебных решений[252] [253].Решение судьи должно быть не просто обосновано, оно должно быть основано на нормах права, наряду с конкретными обстоятельствами дела. Это означает, что общие нормы (как нормативное основание судебного решения) должны быть — по крайней мере, в принципе — правовыми нормами, а эмпирические суждения (как часть аргументов в пользу решения) должны соответствовать фактическим обстоятельствам дела, установленным надлежащим образом в ходе судебного разбирательства262.
Теория Ганса Кельзена, согласно которой понятия правоприменения и правотворчества коррелятивны (всякий акт правоприменения является также и актом правотворчества, и наоборот, за исключением двух крайностей, расположенных на двух концах нормативной иерархии), имела значительное влияние. Некоторые философы права пришли к выводу об отсутствии существенной разницы между
законодательной и судебной функциями государства. Тем не менее, требование четкого обоснования судьями своих решений наделяет судебную функцию особенностью, которая отсутствует у функции законодательной. Отличие состоит в той роли, которую играют, с одной стороны, мотивы принятия закона (которые не являются ни частью закона, ни его сущностной характеристикой), и, с другой, доводы, являющиеся составляющей (необходимой) частью судебных решений.
Необоснованное судебное решение представляет собой образец произвола[254] [255] [256].Следуя распространенному юридическому использованию понятия «судебное решение», я буду применять его к целому, образованному мнением и решением, или диспозитивной частью решения (эти два последних выражения будут использоваться здесь как синонимы). Судебное решение можно рассматривать как пример нормативного рассуждения. Решение представляет собой вывод из такого рассуждения, посылки которого находятся во мнении (хотя не все утверждения, которые мы находим во мнении, являются необходимыми посылками заключения).
Среди посылок существует три вида предложений, на которые я хотел бы обратить особое внимание: (l) общие нормативные предложения, составляющие нормативное основание решения; (2) определения в широком смысле, включая как предложения, определяющие объем понятия, так и предложения, касающиеся его содержания, и (3) эмпирические предложения доя описания фак
тов. Решение представляет собой индивидуальную норму.
Характеристика решения как индивидуальной нормы, без сомнения, слишком упрощенная. Как и все процедурные действия (и в значительной степени правовые акты в целом), решение выполняет важную перформативную функцию*4, которой философы права до сих пор не уделяли достаточного внимания. В некоторых случаях эта перформативная функция является ключевой, как в случае решения об отклонении иска. Трудности, с которыми сталкиваются те, кто любой ценой пытается свести решения такого рода к нормам, служат четким индикатором неадекватности используемого ими понятийного аппарата265.
Схематически судебное решение можно представить так:
Общие нормативные предложения (нормативное основание)
Нормативное основание и само решение являются нормативными элементами судебного решения. Однако, в то время как нормативное основание состоит из общих нормативных выражений, диспозитивная часть является индивидуальной нормой, которая относится к поведению определенных индивидуумов и конкретным действиям, или санкциям[257].
Это решение более значимо для сторон по делу, но с точки зрения юридической науки, оно не представляет особого интереса. То, что придает судебному решению значение прецедента и делает его источником права, — не диспозитивная часть, а общие нормы (и определяющие их предложения), положенные в основу решения. Я вернусь к этому вопросу позднее в данной статье.
2. Какого рода нормы создают судьи И
Принимая во внимание, что наша тема ограничивается созданием норм, мы оставим в стороне крайне важные проблемы, возникающие в связи с описанием фактов и их подведением под правовые понятия. Эта задача не является чисто механической. Выполняя ее, судья зачастую вынужден делать оценки и принимать решения. Эти решения касаются содержания и объема юридических терминов, и это, несомненно, не исключает возможности того, что решения могут в свою очередь влиять на нормативные последствия фактов[258] [259] [260]. Нетипичные дела (также называемые случаями полутени^8 представляют особый интерес, поскольку они вынуждают судей принимать решения о включении этих случаев в сферу применения правового понятия или исключении их из нее. Эти случаи полутени могут возникать в связи с любым эмпирическим понятием (совершенно независимо от того, насколько точным оно может быть), и возможность их возникновения нельзя исключить путем введения технического языка, поскольку эта возможность является отражением эмпирического языка в целом269. Всегда возможна ситуация, в которой придется решать, скажем, считать ли рассматриваемое действие торговлей или грабежом, несмотря на то, что «торговля» и «грабеж» считаются терминами, выражающими очень точные понятия с исчерпывающим перечнем определяющих признаков[261] [262]. Однако вернемся к проблеме нормотворчества. Что означает неясное выражение «создавать» норму? Философы права не предприняли серьезных попыток проанализировать этот вопрос, как будто ответ на него не является проблемой. В целях придания некоторой специфики понятию создания норм, позвольте мне предположить следующее: для того чтобы норма, сформулированная нормативным органом, считалась созданной им, ее содержание не может быть идентичным содержанию каких-либо других норм, принадлежащих тому же правопорядку, и не может логически (дедуктивно) следовать из других норм. Я не претендую здесь на то, чтобы дать определение «создания». Скорее, задача состоит в том, чтобы предложить необходимые условия, при которых норма считалась бы «созданной» (точное определение подняло бы сложный вопрос о существовании норм — проблему, которую я бы предпочел здесь обойти). Теперь вернемся к видам норм, которые создают судьи. А) Кельзен и авторы, которые согласны с ним в этом вопросе, утверждают, что применяя общую норму, судья создает индивидуальную норму27\ Они основывают свои выводы на следующих посылках: (l) индивидуальные нормы — это результат волевого, а не просто познавательного акта, и (2) в индивидуальных нормах конкретизируется ряд элементов, которые в применяемых общих нормах только абстрактно упоминаются. Общая норма указывает на рамку возможностей. Когда судьи создают индивидуальную норму, они выбирают одну из этих возможностей и таким образом заполняют рамку. Несомненно, вынесение решения включает в себя волевой акт со стороны судьи. Однако это не представляется адекватным критерием для определения того, была ли норма создана. Всякое издание нормы предполагает волевое действие, таким образом, принятие этого критерия приведет к чрезмерному расширению понятия нормотворчества. С другой стороны, верно, что индивидуальная норма не может быть выведена только из общей нормы. Т.е. из нормы «тот, кто убьет другого, подлежит наказанию в виде лишения свободы от 8 до 25 лет» невозможно дедуктивно вывести норму «Диас должен провести 12 лет в тюрьме». Следовательно, индивидуальная норма, на первый взгляд, удовлетворяет необходимому условию, которое мы установили для создания норм. В этом смысле можно утверждать, что индивидуальная норма (диспозитивная часть решения) не создается судьей, а выводится из общей нормы, на которой она основана, из соответствующих определений и фактов дела. Только произвольное необоснованное решение не является логическим следствием из посылок. Иными словами, судья не может создавать индивидуальные нормы, поскольку он обязан выводить их из общих норм и фактов дела; и в той мере, в которой он создает индивидуальные нормы, его решение является произвольным. Б) В целом судья не создает общие норы, поскольку он должен основывать свои решения на существующих правовых нормах (закрепленных в законодательстве или обычаях). Тем не менее, в рамках правопорядка могут возникать непредвиденные случаи, в которых ни одна из общих норм не применима273. В таких ситуациях судья может быть уполномочен[265] [266] [267] [268] создать общую норму, позволяющую ему обосновать свое решение. Наиболее распространенная процедура, используемая судьями для создания новых норм, — суждение по аналогии275. Учитывая, что суждение по аналогии не является логически валидным (логическая валидность требовала бы дополнительных предпосылок), нормы, которые возникли в результате применения аналогии, являются созданными судьей в том смысле, который мы придали этому термину. Для иллюстрации тезиса, согласно которому судьи иногда создают общие нормы, я обращусь к делу, рассмотренному гражданским судом в Буэнос-Айресе276. Суд поднял вопрос о том, может ли адвокат представлять свою мать в деле против своего собственного отца в бракоразводном процессе. В аргентинском праве на то время не содержалось норм, которые явно предусматривали бы такую ситуацию. Гражданский суд решил при данных обстоятельствах запретить такую форму представительства, основывая свое решение на применении по аналогии положения Гражданского процессуального кодекса Аргентины, который гласит: «Кровные родственники или родственники в силу брака не могут свидетельствовать против одной из сторон по делу, включая одного из супругов, даже если он или она юридически разведены»^. Диспозитивная часть решения — «суд решил постановить, что адвокат истца не должен участвовать в данном судебном разбирательстве» — является индивидуальной нормой, которую суд обосновал следующим образом: по аналогии со статьей 186 Гражданского процессуального кодекса, сын супругов не может представлять кого-либо из них как адвокат в бракоразводном процессе, поскольку как свидетель, так и адвокат одной из сторон одинаково могут нарушить охраняемый законом принцип. Можно выделить две части этого суждения. а) Первая часть состоит из нормы, на которой основано решение («сын супругов не может представлять кого-либо из них как адвокат в бракоразводном процессе») и является общей нормой[269] [270] [271]. Эта норма ни предшествует судебному решению, ни следует логически из каких- либо уже существующих норм, поэтому она не может быть выведена из статьи 186, в которой речь идет о «свидетелях против одной из сторон процесса», в то время как данная норма относится к адвокату одной из сторон. Следовательно, это — норма, созданная судом. б) Вторая часть цитируемого отрывка состоит из обоснования суждения по аналогии, посредством которого суд пришел к такой норме2?9. Указанное решение представляет собой типичный случай создания судом общей нормы. Это, конечно, не создание ex nihilo. Создание судом общих норм по аналогии — это создание на основе других норм. В этом смысле оно существенно отличается от нормотворчества законодателя, вплоть до того, что кажется неправильным использовать одно и то же слово «создание» для обозначения двух таких разных видов деятельности. Таким образом, важно подчеркнуть, что творение судей, — если они действительно что-то создают, — это не индивидуальные, а общие нормы. 3. Некоторые концептуузіьньїе различия Как объяснить тот факт, что многие философы права продолжают отстаивать тезис о том, что судебные решения — это индивидуальные правовые нормы?28° По-видимому, эти авторы имеют в виду только само решение. Это — сужение понятия «судебное решение», поскольку в обычном юридическом языке «судебное решение» относится к единому целому, включающему мнение и решение. Принимая во внимание, что цель философии права состоит не в приписывании новых значений старым терминам, а в прояснении значений, которые эти понятия имеют в юриспруденции, изменение по нятия (как его расширение, так и сужение) оправдано, только если оно способствует такому прояснению (например, когда оно устраняет двусмысленность либо проясняет концептуальные различия или общие черты, скрытые в обычной терминологии). Как представляется, ни одна из этих причин не относится к нашему случаю. К тому же, поскольку авторы не предлагают никаких оснований для изменения значения термина «судебное решение», возникает ощущение, что они даже не замечают его. Тем не менее, даже если нет никаких причин, оправдывающих это изменение, вполне могут существовать мотивы, объясняющие его. Эти мотивы восходят, на мой взгляд, к концептуальной путанице, унаследованной от Кельзена. В теории Кельзена каждая правовая норма имеет обязывающую силу; таким образом, «обязательность» — это синоним «существования». Единственной обязывающей нормой, содержащейся в судебном решении, Кельзен считает индивидуальную норму. Однако переход от этого тезиса к утверждению о том, что судебное решение является индивидуальной нормой, требует еще одного шага. Отождествление обязывающей силы с существованием нормы (из чего следует, что обязывающая сила является необходимым свойством правовых норм) проистекает из неоднозначности термина «действительность», который — несмотря на то, что он играет важную роль в чистом учении о праве — используется Кельзеном для обозначения различных явлений. В частности, Кельзен предлагает три определения «действительности»: создание в соответствии с вышестоящей нормой[272], особое существование нормы[273] [274] и, наконец, ее обязывающая сила283. Наличие этих концептуальных отличий предполагает, что было бы неплохо установить различные термины для каждого из этих понятий. Таким образом, по отношению к нормам я буду различать действительность, существование и обязывающую силу. Я бы предложил в качестве рабочей гипотезы следующие определения. Действительность: Норма действительна, если, и только если, она была издана компетентным органом. Нормативный орган компетентен издавать норму, если, и только если, существует другая норма (вышестоящая), которая уполномочивает его издавать норму. Если существует другая норма, которая устанавливает, что издание данной нормы «законно», то, следовательно, действительность нормы приравнивается к законности акта издания нормы**. Обязывающая сила: норма обязательна, если, и только если, органы, ответственные за ее применение, обязаны (что предписано другой нормой) применять ее. В частности, общая норма является обязательной, если судьи обязаны применять ее, т.е. использовать для обоснования своих решений. Существование: что касается понятия существования, я оставлю в стороне вопрос об его определении, поскольку оно не обязательно для достижения поставленных нами целей. Это фактологическое понятие, явно отличное от двух других (которые представляют собой нормативные понятия), но чрезвычайно сложное для определения[275] [276] [277] [278]. Тем не менее, я считаю его важным, так как оно указывает на тесную связь между существованием нормы и ее действием. Поэтому желательно определить термин «действие» и отграничить его от «эффективности», несмотря на то, что оба термина широко используются как синонимы в философии права286. Действие: Норма действует, если, и только если, существуют веские основания полагать, что она будет применена там, где возникнут все условия для ее применения. Здесь действие понимается как диспозиционное свойство287. Действенность: Норма действенна, если, и только если, она соблюдается индивидуумом или индивидуумами, которым она адресована. Из этих разграничений можно сделать некоторые интересные выводы. а) Как общие, так и индивидуальные нормы могут быть действенными, но только общие нормы могут действовать, поэтому только они могут служить основанием для судебных решений[279]. б) Действие и действенность (где действенность — предикат общих норм) допускает различные степени, в то время как действительность и обязывающая сила — нет. Другими словами, норма может быть только действительной или нет, обязательной или нет, однако она может действовать в той или иной степени и может быть более или менее действенной. в) Применение понятий обязывающей силы и действия можно распространить на утверждения, не являющиеся нормами, в частности, на определения. Определение может быть обязательным для судей (например, определение, установленное законодателем), а также может действовать, т.е. фактически использоваться судьями для обоснования решений. г) Понятия действительности, обязывающей силы и действия обозначают совместимые, но независимые друг от друга свойства. Принимая во внимание, что традиционно ассоциирование действительности с обязывающей силой широко распространено в философии права, особенно важно подчеркнуть независимость этих понятий. Различие между действительными и недействительными нормами имеет важное значение, прежде всего в контексте проблемы отмены норм. В случае недействительных норм возможно не только отступление от них, но и их отмена. Тем не менее, недействительные нормы имеют обязывающую силу, если они не были отменены. Если норма может быть отменена только в течение определенного периода времени, и этот период истечет прежде, чем произойдет отмена нормы, вопрос о недействительности последней станет неуместным. Аналогично, неконституционный закон не перестает быть неконституционным просто потому, что суд не объявляет его таковым. Действительность закона состоит в логическом отношении между законом и конституцией; это отношение не зависит от того, что скажут судьи. Однако после того как судьи начинают использовать закон, вопрос о его действительности утрачивает практический интерес. У Кельзена эта проблема рассматривается под рубрикой «конфликт между нормами на разных уровнях иерархии»[280] [281] [282]. В первом из упомянутых здесь значении понятия «действительность» (соответствие вышестоящей норме, т.е. законность), неконституционный закон или незаконное судебное решение являются явно недействительными. Поскольку эти нормы обязательны, а обязательность для Кельзена означает «действительность», они одновременно и действительны, и недействительны. Однако на самом деле никакого противоречия здесь нет, потому что «действительный» в каждом из двух контекстов имеет различное значение. Кельзен, не замечая двусмысленности, вынужден был прибегнуть к радикальному средству. Для того чтобы устранить очевидное противоречие, он ввел свое знаменитое условие молчаливого выбора. В соответствии с ним, Кельзен приписывает каждому правовому институту способность создавать нормы с каким угодно содержанием. Таким образом, каждая норма в позитивном правопорядке ex hypothesi стала бы действительной29°, и действительность перестала бы быть случайным признаком, а стала бы априорной характеристикой. Обратное также возможно: могут существовать действительные нормы, которые, однако, не будут обязательными. Общие нормы, создаваемые судьями, обладают этой характеристикой, потому что в тех случаях, когда судья основывает свое решение не на существующей ранее, а на созданной им норме, эта норма, с точки зрения его коллег, не обязательна. Разрешая подобные дела, другие судьи могут основывать свои решения на различных нормах. В этом смысле, например, суд мог бы не применять по аналогии статью 186 Гражданского процессуального кодекса, а создать норму, позволяющую адвокату участвовать в приведенном выше процессе, основываясь на отсутствии явного запрета и при условии, что никто «не может быть лишен того, что не запрещено законом»^1. В этом случае мы имели бы дело с нормой, созданной судьей посредством примене ния общих принципов права (еще одна распространенная процедура судебного нормотворчества). Нужно добавить, что эти необязательные нормы вполне действительны, поскольку судья специально уполномочен использовать аналогию или общие принципы права в случае пробелов[283] [284]. 4. Яввлются ли созданные судьями общие нормы нормами права? Оправданно ли считать «правовой» норму, созданную судьей для обоснования судебного решения? Составляют ли эти необязательные нормы часть правопорядка в том же смысле, как обязательные нормы, созданные законодателем? Не является ли обязывающая сила сущностной характеристикой правовых норм? Ответить на эти вопросы непросто. Проблема не просто языковая; ясно, что ответы зависят от объема понятия правовой нормы, но не менее ясно также и то, что мы не просто даем номинальные определения, а работаем над экспликатом (в карнаповском смысле) неясного выражения «правовая норма». В любом случае я не считаю целесообразным рассматривать обязывающую силу как определяющую характеристику правовой нормы, ибо тогда действующие, но не обязательные нормы были бы исключены из сферы права. Если правовая наука призвана, среди прочего, описывать действующее право293, то обязывающая сила не может быть определяющим критерием. Таким образом, созданные судьями общие нормы полезно будет разделить на два подкласса: (l) действующие нормы, для признания которых подлинно правовыми нормами нет серьезных препятствий; (2) недействующие нормы. В отношении последних могут возникать серьезные сомнения. Может ли нормативное утверждение, которое не является ни обязательным, ни действующим, считаться существующей правовой нормой? Представляется разумным думать, что юридическая действительность необходима для существования нормы. Однако даже если мы настаиваем на отнесении этих норм к правовым, возникает необходимость найти критерий, который позволяет отграничить эти нормы от нормативных утверждений, которые мы очевидно не можем считать «правовыми нормами» — такие, например, как утверждения адвоката. Один из возможных критериев следующий: общие нормы, созданные судьями, не обязательны, но они могут быть использованы в качестве основания для обязательных и (в большинстве случаев также) действенных индивидуальных норм. Тот факт, что необязательная общая норма составляет основу обязательной индивидуальной нормы, позволяет отличить ее не только от «неофициальных» утверждений (таких как утверждения адвоката или юриста), но также и от общих норм, сформулированных другими судьями. В любом случае я не думаю, что данная особенность оправдывает распространение понятия правовой нормы на эти аномальные нормы. Тем не менее, независимо от того, как, в конце концов, решается проблема названия этих созданных судьями общих норм, которые не действуют, ясно, что на этом уровне рассматриваемый вопрос — сугубо семантический. Правовые или нет, это — единственные нормы, которые создаются судьями. Если принять во внимание возможность того, что эти нормы в какой-то момент станут действовать и в этом случае их статус как правовых норм станет бесспорным, их значимость для юриспруденции очевидна. Речь идет о создании таких общих норм (а не принятии судьей индивидуальных решений), которые позволяют поддержать утверждение о том, что судебная деятельность является источником права. 5. Прецедентное право как источник права Я попытался показать необходимость пересмотра определенных идей, распространенных в некоторых областях права, о судебном создании правовых норм. В заключение я предложу несколько дополнительных замечаний о роли прецедентного права как источника права, с особым упором на трех тезисах, (i) Ошибочно считать — хотя такое мнение весьма распространено — что прецедентное право представляет собой совокупность индивидуальных норм (судебных решений), (ii) Прецедентное право не обязательно является повторением решений, (ш) Вклад судьи в создание права не ограничивается созданием норм — не менее, а возможно и более важны судейские определения правовых понятий. (i) Выдвинутый в тексте тезис, согласно которому прецедентное право состоит не из индивидуальных, а из общих норм, на которых основаны индивидуальные нормы, гораздо менее революционный, чем может показаться на первый взгляд. Описание прецедента как результата «процесса обобщения и категоризации», совершаемого применяющим его судьей[285] [286], находится не так далеко от нашего тезиса. Итак, что означает «обобщение» индивидуальной нормы, как не нахождение общей нормы, образцом для которой является эта индивидуальная норма? К тому же, хотя эта общая норма должна, в принципе, уже содержаться в правиле, которое служит прецедентом, верно также и то, что ее формулировка в действительности может быть некорректной, что делает сложным определение точного содержания и объема обосновывающей нормы. В этом смысле верно, что интерпретатору или судье приходится часто выполнять непростую задачу истолкования для того чтобы отделить то, что теория общего права (в которой этот вопрос разработан более тщательно, чем в континентальном праве) называет ratio decidendi дела («обоснование» в нашей терминологии), которое конституирует судебное решение, от того, что является просто dicta, т.е. утверждений, которые не являются частью обоснования решения. (й) Очевидно, что не каждое судебное решение, создающее общие нормы, считается прецедентным правом. Прецедентное право — это совокупность действующих норм, созданных судьями. Эти нормы действуют, если они фактически применяются судами. Для того чтобы норма действовала, на самом деле не требуется, чтобы она применялась в некотором минимальном количестве случаев. Достаточно, чтобы существовали веские причины полагать, что норма может быть применена в определенных обстоятельствах. Таким образом, одно судебное решение — если, скажем, оно исходит от вышестоящего суда — могло бы придать действие созданной этим решением норме и, следовательно, создать прецедентное право. Так, например, не было бы преувеличением утверждать, что только одно решение Верховного Суда Аргентины — решение по делу Siri* — создало прецедент по вопросу обращения в суд для отстаивания защищенного конституцией права — право на подачу конституционной жалобы, — несмотря на то что решения этого суда не являются обязательными для других судов. (iii) Дела, в которых судьи имеют возможность создавать новую норму, встречаются относительно редко. В большинстве случаев то, что создают судьи, представляет собой не нормы, а определяющие утверждения: иными словами, утверждения, определяющие объем понятия. Уже беглого взгляда на всякое собрание прецедентов достаточно для того, чтобы показать, что судебные отчеты, указывающие на значимые моменты, не содержат нормативных утверждений. Когда судья принимает решение о значении таких выражений как «состоятельный арендатор» или «корыстный интерес», он не создает нормы, а определяет понятия. Когда эти определения вступают в силу — когда, иными словами, есть веские основания полагать, что они будут использоваться судьями — они становятся частью правопорядка. Это показывает неполноту традиционного определения правопорядка как совокупности норм: как нормы, так и определения являются частью права[287]. Прецедентное право является источником права в том смысле, что судьи делают вклад в создание правовых норм и определение правовых понятий.
Еще по теме Судебные решения и правотворчество:
- Судебные решения и правотворчество
- § 2. Процессуальные правовые отношения в доминирующих отраслях права
- § 3. Судебная практика в сфере правовой защиты осужденных
- § 1. Общая характеристика механизма административно-правового регулирования экономики
- § 3. Вопрос об участии Международного трибунала по морскому праву в развитии международного морского права
- ЗАКЛЮЧЕНИЕ
- § 1.3. Распределение компете}щии между римскими преторами и курульными эдилами и характер их административно-судебной деятельности
- § 3.1. Совершенствование нормативного регулирования организации судебной власти
- § 2. Правовая природа «судебных прецедентов»
- § 1. Понятия «предмет» и «объект» в действующем уголовном законодательстве, судебной практике, философии и правоведении
- 1. Роль и место Суда ЕС в системе органов ЕС
- § 1. Переосмысление Г. Кельзеном гносеологических основ нормативизма и понятия правовой нормы в рамках концепции «правового реализма»
- § 2 Федеральные подзаконные правовые акты