Занятие территории и первые административные мероприятия на Квантунском полуострове

В марте 1898 года российское государство приобрело в аренду терри­торию, с которой у него не было сухопутной границы - Квантунский полу- остров¹. Ее освоение, предполагавшее создание системы управления с учетом международно-правового положения арендованного региона, открыло новую страницу в истории и практике имперского строительства.

Процедура согласования большинства спорных вопросов была про­ведена в Санкт-Петербурге в апреле 1898 года министром иностранных дел М. Н. Муравьевым и китайским посланником Сюй-цзин-ченом^[754]. В до­полнительном протоколе к конвенции, подписанном 25 апреля 1898 года, имелись описание лишь сухопутных границ, как арендованной террито­рии, так и нейтральной полосы, отделявшей зону российского влияния от китайской территории. Северная граница арендованных земель на Ляодун­ском полуострове начиналась от северной части бухты Адамс, на западном берегу Ляодуна, далее - через Адамс Пик (с включением этого пика в рус­

ские владения) до северной оконечности бухты у местечка Бицзыво на восточном берегу Ляодуна. Морская граница упомянута была лишь в об­щих чертах (ст. 1 дополнительного протокола): «В пользование России по­ступает и все прилегающее к арендуемому участку водное пространство со всеми окружающими материк островами»¹.

Работы по определению пограничной черты на местности поруча­лись смешанной русско-китайской разграничительной комиссии^{[755][756][757]}. Со сто­роны России в работе комиссии участвовал военный агент в Китае, пол­ковник Генерального штаба К. И. Вогак и капитан Генерального штаба С. П. Илинский. Со стороны Китайской империи были командированы даотай Фупэй и областной начальник Туцзинтао.

С 23 сентября по 4 октября 1898 года капитан С. П. Илинский провел предварительную разведку местности от побережья бухты Порта-Адамс, на западе, до долины реки Циншуйхэ, на востоке.

Уже первые шаги в деятельности комиссии выявили несогласован­ность в российской бюрократической системе. Работа комиссии оказалась парализованной из-за того, что стороны имели различные варианты топо­графических карт. Всю первую половину ноября военный министр А. Н. Куропаткин пытался выяснить у руководителей внешнеполитическо­го ведомства, как такое могло случиться. Однако МИД всю ответствен- 3 ность переадресовал военным .

В процессе подготовки русско-китайской конвенции о Порт-Артуре, военное ведомство 23 февраля 1898 года направило в Министерство ино­странных дел карту Ляодунского полуострова, на которой кроме сухопутных границ, желательных с точки зрения безопасности, были намечены две де­маркационные идеальные линии западного и восточного водоразделов. Карта эта, как единственная, имевшаяся в то время в Министерстве иностранных

дел, позже была приложена к подписанному 25 апреля 1898 года протоколу. Этой картой, как официальной, пользовались и китайские комиссары.

19 мая 1898 года Главный Штаб передал в МИД Российской импе­рии экземпляр карты Квантунского полуострова только с сухопутными границами, без точного обозначения границы морской. Так как указанные на ней сухопутные пределы соответствовали описанию в протоколе, то правильность этой карты была засвидетельствована внешнеполитическим ведомством 23 мая 1898 года, и она по каналам военного министерства она была передана членам российской комиссии.

Работу комиссии также осложняла позиция китайских комиссаров. В своей деятельности они четко придерживались инструкции Мукденского цзянь-цзюня, предписывающей следовать восточного направления погранич­ной линии. При этом не учитывались топографические особенностей местно­сти и полностью игнорировался межевой вопрос, очень болезненный для ме­стного населения в виду беспорядочной чересполосицы земельных угодий.

Разногласия начались уже на первом заседании комиссии 7 октября 1898 года. Предметом спора стал исходный пункт границы на западе. В дополнительном протоколе 25 апреля 1898 года точкой отсчета была опре­делена северная оконечность бухты Порт-Адамс. В китайском тексте про­токола это название было переведено как Яданвань, но оно отсутствовало в китайской географии и топографических картах. В инструкции китай­ским комиссарам под этим названием подразумевался поселок Пулань- дянь, расположенный на южном берегу Порта-Адамс¹.

По рекогносцировочным данным русских комиссаров следовало, что на основании протокола 25 апреля начальный пункт границы находится в окрестностях деревни Цзаофаншэнь, лежавшей на северном берегу бухты, в том месте, куда достигает вода во время прилива и где находятся соля­ные варницы.

Неделя ушла на подтверждение необоснованности притязаний ки­тайской стороны. 15 октября 1898 года в полуверсте к юго-западу от де­ревни Цзаофаншэнь на окраине нового владения России при стечении ме­стных жителей совершилась постановка первого разграничительного стол­

ба литера «А» и поднятие российского флага. Полковник К. И. Вогак наме­тил магистральную линию границы при условии возможности уклоняться от этой линии на север и юг, в зависимости от условий местности.

Китайские комиссары постоянно пререкались и предъявляли протес­ты против каждого, даже ничтожного отклонения границы на север, от­клонения, вызванного рельефом местности или распределением земляных угодий пограничных поселков.

Не менее ожесточенные споры вызвал конечный пункт сухопутной границы на восточном берегу Ляодуна. Китайские комиссары определили его у северной границы местечкаБицзыво, в то время как протокол 25 ап­реля содержал четкие указания на окончание границы - северный берег бухтыБицзыво^[758][759]. Китайская сторона, предлагая различные варианты, тянула время и упорно отказывалась вести линию до северного берега. После дол­гих прений, китайские комиссары предложили окончание границы довести до устья реки Цзаньцзыхэ, впадающей приблизительно посередине запад­ного берега бухты. После этого переговоры, в виду их безуспешности, бы­ли прерваны на 10 дней. Китайские комиссары обратились за разъясне­ниями в Цзунли-ямынь, а полковник К. И. Вогак поставил в известность Главный штаб, Пекинскую миссию и начальника Квантунского полуостро­ва генерала Д. И. Субботича. Между тем приближался холодный сезон, неблагоприятный для работы в поле.

Переговоры возобновились 10 ноября, и через два дня китайская сто­рона уведомила российских комиссаров, что получила указания из Пекина удовлетворить все их требования. Однако комиссар Туцзинтао не скрывал, что местные жители враждебно настроены против пограничной комиссии и предложил приостановить процедуру разграничение на некоторое время. 14 ноября противостояние между местным китайским населением и топо­графической группой, работавшей в долине реки Чаугоуяй, едва не закон­

чилось вооруженным столкновением. Российское руководство подозревало, что подстрекателем беспорядков выступал комиссар Туцзинтао¹.

Таким образом, северная граница, отделяющая владения России от нейтральной зоны, была установлена от северной оконечности бухты Пор­та-Адамс до северного мыса бухты Бицзыво. На местности линию, протя­женностью 55 верст, обозначили 32 каменными столбами с изображением государственных гербов Российской империи и выбитыми надписями на русском и китайском языках^[760][761].

По завершению демаркации сухопутной границы, комиссия перешла к вопросу о северной границе нейтральной зоны. Согласно ст. 2 протокола от 25 апреля и приложенной к нему карте, было решено северную границу нейтральной зоны наметить лишь в общих чертах, отложив окончательное разграничение на тот случай, если, по мнению сторон, возникнет реальная необходимость проведения подобных работ. Эта граница была установле­на от устья реки Гайчжоухэ, на западе, до устья реки Даяньхэ на востоке^[762].

Самые большие проблемы возникли при установлении морской грани­цы. Полковник К.И. Вогак, руководствуясь картой, заверенной 23 мая 1898 го­да в МИДе, потребовал включения в российскую зону островов Уман-дао, Тур-дао, южной части острова Боло-дао и островов Мяо-дао к югу от Кван- туна, как находящихся в «водном пространстве» Ляодунского полуострова.

Китайский комиссар, снабженный первоначально составленной кар­той, после кратких дебатов, дал согласие считать крайним пределом с вос­точной стороны Ляодуна остров Хайян-дао (Торнотон), а крайним преде­лом с западной стороны - остров Боло-дао, северная часть которого, со­гласно протоколу 25 апреля, осталась в нейтральной зоне. Однако в отно­шении группы Мяо-дао китайская сторона заняла твердую позицию: ост­рова к югу от Квантуна принадлежат Шандунской провинции^[763]. По их по­воду китайские представители не имеют указаний, поэтому переговоры стоит прервать для консультаций с цзунь-ли-ямынем.

Учитывая повышенное внимание европейских стран к событиям в южной Маньчжурии, руководство МИДа России предлагало разрешить недоразумение «полюбовно». После занятия англичанами Вэй-хай-вэя,

включение в состав российской арендованной территории островов, яв­ляющихся частью Шандунской провинции, могло вызвать нежелательные последствия^[764]. В морском ведомстве не возражали против закрепления ост­ровов за Россией. Но если это не удастся, то управляющий морским мини­стерством адмирал П. П. Тыртов предлагал поставить перед Пекином ус-

2 ловие применять к этим островам режим северной нейтральной зоны .

Однако в Военном министерстве придерживались другой точки зре­ния. В начале ноября начальник Квантунского полуострова генерал Д. И. Субботич получил распоряжение из Военного министерства иссле­довать острова Мяо-дао для определения их боевой ценности и возможно­сти их укрепления. По согласованию с начальником Тихоокеанской эскад­ры контр-адмиралом Ф. В. Дубасовым, 15 ноября на крейсере первого ран­га «Дмитрий Донской» туда была отправлена смешанная военно-морская комиссия, которая указала на важное стратегическое значение этих терри­торий и сочла необходимым укрепление двух северных островов. На сле­дующий день, 16 ноября, сообщая в морской штаб о результатах инспек­ции островов, адмирал официально запросил министерство: «надлежит ли в виду изолированного положения группы «Мяо-дао» поднять там знак фактического владения нашего - русский военный флаг, или следует огра-

3 ничиться содержанием вышеупомянутой военной команды» .

Подобная оперативность и демонстрация силы при сложившихся по­литических обстоятельствах оказалась неуместна и поставила руководство МИДа и российской миссии в Пекине в чрезвычайно «щекотливое» поло­жение. Министр иностранных дел М. Н. Муравьев немедленно обратился к руководству морского ведомства с просьбой пресечь всякую инициативу в данном вопросе со стороны местного руководства и впредь, без согласова­ния с Пекинской миссией, подобных мероприятий, наносящих ущерб меж­дународному престижу России и грозящих «чрезвычайно опасными ос-

4 ложнениями», не проводить .

Обоим ведомствам пришлось в спешном порядке урегулировать ин­цидент. Ф. В. Дубасов 18 ноября получил приказ: крейсер «Дмитрий Дон­

ской» немедленно вернуть, острова не занимать. О его выполнении он до­ложил в штаб 21 ноября. Однако в тот же день для обследования и описа­ния островов Мяо-дао из Чифу был отправлен крейсер второго ранга «За- бияка»¹. Российского посланника в Пекине М. Н. Гирса обязали вступить в переговоры по вопросу принадлежности островов непосредственно с цзунь-ли-ямынем. Сам глава внешнеполитического ведомства, заручив­шись устным согласием морского и военного министров на нейтральный статус островов ^[765][766], начал консультации с китайским посланником в Санкт- Петербурге ^[767]. По их окончанию, была составлена нота, в которой Россия заявила о своей готовности отказаться от включения Мяодосских островов в состав арендованной территории, с условием признания их нейтральны­ми и не подлежащими уступке какой-либо другой державе. 28 ноября 1898 года ноту вручили китайскому посланнику^[768]. К 31 декабря М. Н. Гирс в Пекине получил согласие цзунь-ли-ямыня: «...что сооружение на остро­вах Мяо-дао китайского военного порта, а равно и укрепление этих остро­вов, если со временем в этом появится необходимость для Китая, может совершаться не иначе как под руководством и участии России»^[769]. Вопрос о принадлежности островов Мяо-дао был закрыт.

Окончательная редакция протокола, его перевод и переписка заняли около двух месяцев и 14 февраля 1899 года протокол и карта при нем были подписаны и скреплены печатями обеих сторон^[770]. После обмена докумен­тами представители комиссии, капитан С. П. Илинский и даотай Фупэй, обошли на корабле острова совместно с российским приставом северного участка для объявления местным жителям о переходе островов на запад­ном и восточном побережье Ляодунского полуострова под управление Российской империи. Граница на острове Болодао была проведена по па­

раллели по широкой песчано-солонцеватой равнине, разделяющей остров на две части, и обозначена одним каменным столбом.

Проблемы, возникавшие в процессе занятия Квантунского полуост­рова и демаркации границы на арендованной территории, отражали отсут­ствие единства во взглядах на цели дальневосточной политики, имевшие место в российском правительстве. Эта несогласованность в условиях сложных международных отношений в Дальневосточном регионе пред­ставляла реальную опасность для государственных интересов России. Да­вая оценку деятельности министерств на начальном этапе присутствия России на Квантунском полуострове, М. Н. Гирс с иронией заметил, что «в прискорбном инциденте с посылкой «Дмитрия Донского» видно новое подтверждение необходимости предварительных сношений морской и во­енной властей в Порт-Артуре с миссией в Пекине; этими сношениями, возможно, было бы предупредить столь печальные в международной по­литике факты, как раздача старшинам прокламаций о присоединении сих островов к занятой нами территории и затем под предлогом дополнения этих документов отобрания их обратно»¹.

«Новое приобретение» породило целый комплекс задач, к решению которых правительство России было не готово. В отличие от Приамурья и Южно-Уссурийского края, значение которых долгое время определено не было, как не было и официально разработанной программы их освоения, территория Квантуна приобреталась для решения конкретных задач. Воен­ным была необходима незамерзающая стоянка для Тихоокеанского флота, экономистам - конечный пункт Транссиба и незамерзающий коммерче­ский порт, который, по мнению С. Ю. Витте, мог составить в ближайшем будущем реальную конкуренцию торговому пути через Суэцкий канал.

Для реализации этих задач необходимо было создать эффективную сис­тему управления, учитывающую международно-правовое положение арендо­ванного региона. Российское правительство на тот момент не имело опыта решения таких вопросов. По сложившейся практике, присоединенные к импе­рии окраины какое-то время были обособлены в административном отноше­нии, и местная власть получала некоторую автономию. Задача центральных ведомств заключалась в определении основных направлений региональной

политики и контроле деятельности местных учреждений. Но Квантун, не го­воря об отдаленности, не имел с империей совместной границы.

В правительственных кругах и прессе колониальное положение Квантуна, в отличие от Приамурья, никогда не ставилось под сомнение. «Занятая нами территория, - писал в октябре 1902 года журнал «Вестник Европы», - хотя и представляет собой важное в политическом, военном, торговом и экономическом отношениях приобретение, собственно в смыс­ле экономическом, долго еще, вернее - всегда будет только колонией. За­дача наша - поднять ее благосостояние и разумно эксплуатировать. Буду­щее покажет, сумеем ли мы справиться со взятой на себя задачей. Если мы сумеем справиться с нашей задачей, то нам будет не страшна конкуренция ни Англии, ни Германии, ни Америки, ни Японии. Пока это только голова, прикрывающая великий рельсовый путь»¹.

Официальный Китай постоянно подчеркивал свое невмешательство в управлении Квантуном, но верховная власть принадлежала китайскому императору, и китайские жители по договору оставались его подданными. Они, в отличие от жителей Кавказа и аборигенного населения Приамурья, были представителями древнейшей цивилизации и смотрели на пришель­цев свысока, в полной уверенности, что «варвары» бессильны перед вели­кой китайской культурой.

В процессе создания системы управления на Квантуне, помимо спе­цифических задач, правительству пришлось решать все те проблемы, кото­рые существовали в административной системе российского государства во второй половине XIX века. Это отсутствие четко определенного соот­ношения отраслевого и территориального принципов в управлении, неско­ординированность в действиях центральных и местных ведомственных уч­реждений, нерешенность на центральном и региональном уровнях пробле­мы «объединенного правительства».

Своеобразно в условиях Квантуна проявилась «ведомственная бо­лезнь». В конце XIX века признанным лидером в дальневосточной полити­ке было Министерство финансов. Ведомство С. Ю. Витте успешно конку­рировало в этих вопросах с Министерством иностранных дел^[771][772]. Все возрас­

тающее влияние министра финансов раздражало «всесильные» Морское и Военное министерства, а так же МВД. Но поколебать позиции С. Ю. Вит­те, влияние которого лежало на прочном фундаменте статуса КВЖД, им было не под силу. Казалось, даже император устал от всеобъемлющих ин­тересов министра финансов и его ведомства. В «Записках о русско­японской войне» генерал А. Н. Куропаткин перечислил «титулы, права и привилегии» министра финансов в отношении Дальнего Востока: «. министр финансов строил и управлял дорогами около 2 тысяч верст протяженностью. Для охраны Маньчжурской дороги был сформирован корпус войск, подчиненных министру финансов. Дабы увеличить эконо­мическое значение дороги министерство финансов создало коммерческий океанский флот. . Русско-китайский банк был тоже в руках министерства финансов. Министр финансов имел в Пекине, Сеуле, и других пунктах своих представителей. Таким образом, министр финансов ведал в 1903 го­ду на Дальнем Востоке железнодорожным корпусом войск, флотилиею коммерческой, несколькими вооруженными судами, портом Дальний, Рус­ско-китайским банком»¹. Полное перечисление заняло целую страницу.

Бывший военный министр лукавил. В конце XIX века непосредст­венно на Квантуне министерство финансов не имело того подавляющего влияния, которое ему приписывали современники. Начальное освоение полуострова, как и ранее Приамурья, проводилось силами военного и мор­ского ведомства. Нестандартность ситуации заставила даже министра внутренних дел И. Л. Горемыкина усомниться в возможностях своего ве­домства нести «столь непосильную ношу», как организация управления новой территории^[773][774].

Инициатива создания первых административных органов на полуост­рове принадлежит военным морякам. 18 марта 1898 года начальник эскадры Тихого океана контр-адмирал Ф. В. Дубасов получил указание из морского министерства создать в Порт-Артуре, под его главным начальством, портовое управление. Командира порта и штат (временно) назначить по своему усмот- рению^[775]. На заседании Особого Совещания 31 марта 1898 года¹, посвященно­

го вопросам взаимодействия между военно-сухопутными силами и эскадрой Тихого океана на Квантуне, решили какое-то время общее военное и граж­данское руководство оставить за моряками во главе с начальником эскадры. Непосредственное управление сухопутными войсками и гражданской ча­стью передать командующему сухопутными войсками Квантунского полу­острова. Начальник эскадры во внутреннее управление войсками не вме­шивался, поскольку военно-сухопутные части оставались в подчинении Командующего войсками Приамурского военного округа (Приамурского генерал-губернатора). В свою очередь, командующий сухопутными вой­сками, замещая начальника эскадры во время его отсутствия, не вправе был вмешиваться в дела эскадры, поскольку все суда эскадры на это время подчинялись старшему, из двух младших, флагману. Сухопутные и мор­ские силы обязывались оказывать друг другу «всяческое содействие» при необходимости организации обороны полуострова.

До назначения командующего войсками, исполнение этих обязанно­стей передали командиру 3-й Восточно-Сибирской стрелковой бригады, генерал-майору В. С. Волкову^[776][777]. 14 апреля Николай II утвердил журнал Со­вещания. Гражданское управление одновременно с дипломатическим осу­ществлял переводчик Пекинской дипломатической миссии И. И. Колесов ^[778]. Нормы резолютивной части журнала, утвержденного императором, стали первыми (после конвенции) правовыми основаниями для организации ме­стного управления на Квантуне.

Ближайшими претендентами на должность командующего сухопут­ными войсками были начальник штаба Приамурского военного округа ге­нерал-майор Н. М. Чичагов и военный губернатор Приморской области ге­нерал-майор Д. И. Субботич. Кандидатуру Н. М. Чичагова поддержал Приамурский генерал-губернатор Н. И. Гродеков, но в военном министер­стве посчитали, что Субботич лучше подходит для этой должности, т. к. Н. М. Чичагов получил назначение на Дальний Восток только в марте 1897 года и пока себя никак не проявил. Н. И. Гродеков, в переписке с во­енным министром по поводу назначения Д. И. Субботича, указал на дав­ние «натянутые» отношения последнего с начальником Тихоокеанской эс­

кадры Ф. В. Дубасовым, но и это не поколебало решения министра. Н. И. Гродекову сообщили, что Ф. В. Дубасова должны в скором времени отозвать в столицу для получения нового назначения. Других аргументов у Приамурского генерал-губернатора не нашлось, и 19 июля 1898 года Д. И. Субботич был назначен командующим сухопутными войсками Кван­тунского полуострова¹. 11 августа 1898 года. Высочайшим повелением было установлено звание начальника Квантунского полуострова, и Д. И. Субботич, выехав из Владивостока командующим, прибыл в Порт- Артур 27 августа уже в новом статусе^[779][780]. Для гражданского управления был предусмотрен временный штат в составе окружного начальника с помощ­ником, делопроизводитель (писарь) и два участковых пристава^[781].

Ведомственные противоречия, осложненные личными неприязнен­ными отношениями, проявились при урегулировании даже такого, вроде бы, «рабочего» вопроса, как обеспечение прибытия нового командующего к месту службы. Начальник Тихоокеанской эскадры сделал все, чтобы от­тянуть приезд Д. И. Субботича в Порт-Артур. Сначала он, под предлогом занятости в маневрах, отказался в срочном порядке выделить для этой це­ли одно из судов Тихоокеанской эскадры. Военный министр А. Н. Куро­паткин 30 июля уже официально запрашивает об этом начальника Главно­го морского штаба Ф. К. Авелана, который сразу же телеграфирует своему подчиненному приказ: немедленно выслать судно, соответствующее рангу начальника Квантунского п-ова. Ф. В. Дубасов применил последний аргу­мент - визит в Порт-Артур принца Генриха Прусского, намеченный на ко­нец августа. До его отъезда суда эскадры Тихого океана не могут заходить на рейд Порт-Артура. 3 августа в телеграмме к военному министру Ф. В. Дубасов предлагает отложить отправку судна за Д. И. Субботичем до конца сентября. Ответ А. Н. Куропаткина был едким и раздражительным. Он лично написал контр-адмиралу, что принцу Генриху состав российской эскадры и без того отлично известен, а Квантун нельзя оставлять без на­чальника еще на два месяца. Ф. В. Дубасов сдался. 12 августа генерал-майор Д. И. Субботич выехал из Корсаковского поста на Сахалине, где он нахо­

дился с инспекторской проверкой, во Владивосток на крейсере «Рюрике», и через несколько дней крейсер «Корнилов» доставил его в Порт-Артур¹.

Первые итоги административного развития Квантуна были подведе­ны в совместном докладе военного министра А. Н. Куропаткина и началь­ника Главного морского штаба Ф. К. Авелана 4 сентября 1898 года^[782][783]. Со­средоточение войск, предназначенных для занятия арендованной террито­рии, планировалось завершить к концу сентября. Управление сухопутными войсками во главе с начальником Квантунского п-ова было уже сформиро­вано, в его ведение передали управление гражданской частью. Ближайшей задачей, по мнению министров, станет установление четкой вертикали власти и разработка принципов взаимоотношений между представителями морского и сухопутного ведомства, в соответствии с действующим зако­нодательством и общероссийской военно-административной практикой. Целесообразности в дальнейшем подчинении сухопутных войск и граж­данского управления, находящегося в ведении начальника полуострова, представителю морского ведомства, А. Н. Куропаткин не видел. Коман­дующий, при выполнении своих обязанностей по руководству эскадрой, вынужден часто находиться в отъезде. Его место пребывания и сроки от­сутствия подлежали сохранению в тайне. Такая ситуация, по мнению ми­нистра, не способствовала стабильности гражданского управления в пер­вую очередь. Поэтому «представляется совершенно своевременным не отвлекать более Начальника Тихоокеанской эскадры от его прямых важных и ответственных обязанностей по командованию эскадрой, сняв с него главное начальствование войсками и гражданской частью на Кванту- не и передать таковые, по принадлежности, Приамурскому генерал- губернатору и Командующему войсками» Н.И. Гродекову^[784].

Пока в недрах российского правительства шла разработка правовых основ регулирования административного строительства на новой террито­рии, завершившаяся в августе 1899 г., система гражданского управления Квантунским полуостровом (в составе управления сухопутными войсками) функционировала как часть административной системы Приамурского ге­нерал-губернаторства.

4.2.