Условия службы воевод и канцелярских служителей
Деятельность аппарата органов воеводского управления невозможно представить без таких условий службы, как материальное вознаграждение за работу на занимаемой должности, создание жилищно-бытовых и других мотивирующих составляющих.
Они напрямую сказывались на ценностных ориентациях руководящего состава и служащих воеводских учреждений, а в иной раз являлись следствием злоупотреблений.После административной реформы 1726-1727 гг. условия службы провинциальных и уездных воевод были изложены в Наказе 1728 г. За время службы воеводы со своими семьями должны были размещаться в казен
ных домах с дворовыми строениями или «на монастырских городовых по- дворьях»1. Воеводы обеспечивались и служебными помещениями. Воеводский двор, как правило, состоял из дома воеводы и различных хозяйственных построек. К примеру, в росписном списке 1731 г., составленном при назначении на симбирское воеводство, говорилось, что земля под воеводский двор отведена в черте городской крепости. В нем были 2 светлицы, сени, «люцкие 4 избы», поварня, ледник, амбар, караульня и т.д.[503][504] По сведениям на 1733 г. воеводский двор в Ядрине располагался вблизи крепостной башни, называемой Орловой. В нем были 3 сосновые горницы, имевшие 5 дверей, 17 окошек и 3 печи; чуланы, сени, баня с предбанником, конюшня, сараи, клети[505]. Из описи 1779 г. чебоксарского воеводского дома со строениями видно, что в жилом здании были 7 покоев с 19 окошками, сени, чулан; во дворе располагались баня с предбанником, два хлева, амбар для клади хлеба, конюшня и т.д.[506] Несмотря на государственную опеку, воеводы обзаводились землями в городе, где проводили службу. Так, в 1779 г. в Алатыре продавалось дворовое место канцеляриста И.П. Фурсова. Владельцем земельного участка стал воевода и полковник Алатырской провинции М.С. Белокопытов, купивший его за 5 руб.[507]
Пункт наказа о предоставлении служебных домов на приказных служащих и других должностных лиц воеводских учреждений не распространялся.
Поэтому они в городе, в котором служили, покупали землю с избами, дворовыми постройками, огородом и садом[508].Наличие и состояние казенных зданий были одними из условий службы и главной насущной проблемой для представителей местной власти. Должностные лица воеводских учреждений размещались в канцеляриях, ар
хиве, счетной, караульной и колодничей избах1. Например, в описи Чебоксарской канцелярии, составленной в 1780 г., зафиксировано, что ее здание разделено на шесть «покоев»[509][510]. Внутри были самые необходимые инструменты и предметы служебного обихода[511]. Руководителям воеводской канцелярии не раз приходилось решать вопросы по ремонту и постройке новых казенных строений. Например, из описи Чебоксарской воеводской канцелярии 1729 г. узнаем, что «оная канцелярия ветха: нижние бревна и в омшениках потолки погнили и подставлены под нижним потолком подпоры. И вместо ветхаго на строение надобно на канцелярию. 204 руб. 30 коп.». Для восстановления всего комплекса воеводских зданий Чебоксар необходимо было выделить 791 руб. 10 коп.[512] В 1738 г. сторож тюремного двора К. Романов обратился с сообщением в Чебоксарскую воеводскую канцелярию о плачевном состоянии казенных зданий[513]. В 1742 г. Чебоксарская канцелярия находилась в каменном здании Чебоксарского магистрата («в одной связи и под одною крышею»)[514]. В 1754 г. чебоксарские воеводские чины «по усилию» заняли «светлицы» Чебоксарского магистрата[515].
Аналогичное положение вырисовывается из донесения властей Ала- тырской провинции в Камер-коллегию. Город нуждался в постройке нового тюремного острога, и на эти цели была необходима сумма в размере 112 руб. 25 коп.[516] Из доклада подканцеляриста С. Лукина, подготовленного в 1763 г., явствует, что в 1736 г. здание воеводской канцелярии в Ядрине сгорело, и оно находится «в обывательском доме»[517]. Ядринские власти еще в 1754 г. при воеводе И.
Братцове пытались улучшить свои условия службы. Они неодно-128 кратно обращались в вышестоящие учреждения, чтобы были выделены финансовые средства на возведение двух каменных палат. Главной проблемой для воеводской власти была нехватка средств не только на новую постройку, но и на текущее содержание казенных зданий1.
Неудовлетворительное состояние служебных помещений заставляло воевод, а также подчиненный ему персонал, находить пути по улучшению условий несения службы и проживания. Яркие примеры такого явления содержит опись чебоксарского воеводского дома 1779 г. Она была составлена по случаю смерти воеводы и надворного советника А.Г. Копылова. Из нее выясняется, что воевода за время службы с 1774 по 1779 г. за свой счет сделал ремонт служебного дома и ряда хозяйственных построек. Так, по свидетельству жены воеводы А.И. Копыловой, в комнатах казенные обои были «обиты бумашками», старая печь разобрана и сделана новая на «собственные мужа ее деньги». Далее указано: «Да вновь построено из собственного бывшаго воеводы Копылова кошту: баня возле хором с предбанником новая, в ней печь кирпичная; анбар для клажи хлеба о дву жилях, в нем две двери, одна лесница; баня-землянка для людей, в ней печь ис кирпича, одна дверь, бес предбанника и одно окошко волоковое да для запирания коров зделаны из новых бревен хлев»[518][519].
Количество дней и часы работы должностных лиц учреждений Российской империи были узаконены Генеральным регламентом 1720 г.[520] Воеводы и товарищи воевод начинали работу обычно в седьмом-восьмом, иногда в шестом, девятом или десятом часу. Рабочее время доходило до 5-6, иногда до 7-9 часов[521]. Присутственных дней в среднем за месяц выходило 15-21, а выходных и праздничных - 8-13 дней[522]. Например, в 1756 г. в Чебоксарской во-
еводской канцелярии была составлена ведомость для Казанской губернской канцелярии. Она предназначалась «к прокурорским делам». По ней в первом полугодии воевода и в последующем его и.о.
отработали 117 календарных дней. Они приходили на работу в 5-м часу 1 раз, в 6 - 37, 7 - 29, 8 - 18, 9 - 21, 10 - 11, а уходили в 1-м часу 46 раз, во 2 - 53 и в 3 - 18. Суббота и воскресенье считались выходными днями. Иногда они трудились и в выходные, как, например, 20 января и 2 февраля. Всего за полгода они отдыхали 63 дня, в которые, кроме выходных, входили праздничные дни и отпуска по болезни. К примеру, с 14 апреля по 20 апреля была «неделя Святой Пасхи», а 25 числа - «коронование Ее Императорского Величества государыни императрицы Елисаветы Петровны самодержицы Всероссийской»1. В Свияжской канцелярии, как и во всех государственных учреждениях, нерабочими днями считались 1 и 2 января 1780 г. («для Новава года»), 26 сентября - «праздник св. апостола и евангелиста Иоанна Богослова»[523][524] и т.д.Рабочий день приказных людей начинался по-разному. В указе, поступившем в Ядринскую воеводскую канцелярию в 1764 г., говорится, что «приказным служителям чинить вход в канцелярию по первому часу дни». Рекомендовалась подканцеляристам и копиистам «прежде повытчиков, а повытчиком прежде секретаря и подчиненным повытьям у повытчиков быть»[525]. Следовательно, секретарь приступал к своей работе раньше товарищ воеводы и самого воеводы. Часто товарищ воеводы «вступал в присутствие» раньше воеводы и уходил позже. Приказным чинам приходилось трудиться сверх положенных часов, иногда без выходных. Все служащие воеводской канцелярии работали «безотлучно», за исключением отсутствия по служебным и другим подобным причинам[526].
Выплата жалованья сотрудникам воеводских учреждений играла ключевую роль в организации и несении государственной службы. Однако лишь
130 по указу 1763 г. гражданские служащие на местах стали регулярно получать денежное вознаграждение. До этого времени личные имения, крестьяне и занятие предпринимательством являлись для воеводских служащих главными источниками существования.
Уездные и провинциальные чиновники владели имениями. Они их получали от правительства, родителей по наследству. Были и те, кто приобретал их на свои средства1. Вотчинные земли, например, чебоксарских служилых людей были выделены за городом Чебоксары на речках Кувшине и Малой Кувшине[527][528]. Размеры пашенной земли с лесными и сенными угодьями зависели от социального статуса и занимаемой должности чиновника. В некоторых случаях земельные участки доходили до 200 четвертей[529].
В среде местной бюрократии семья Трушен(н)иковых относилась к числу известных чебоксарских приказных людей[530]. Их родовое имение располагалось «за Волгою рекою ниже города Чебоксар на реке Кувшине». Здесь имелись мельница, жилые и надворные постройки. В 1739 г. в хозяйстве держали «корову, телец, быков четыре, молодых телят три, свиней больших шесть, зимняков тож число, лошедь». В 1740-1760-х гг. кроме крупного рогатого скота стали разводить уток, русских кур, значительно увеличилось поголовье свиней[531]. По разным источникам, домашний скот и птица оценивалась от 16 руб. 48 коп. до 50 руб. Основной доход Трушенниковым приносила мельница на р. Кувшин. По свидетельству владельца бывшего подканцеляриста Чебоксарской воеводской канцелярии Ф.Н. Трушенникова, в год Кувшинская мельница за помол зерна приносила доход 90 руб., видимо, это без учета выплаты годовых оброчных денег в размере 4 руб. 59^ коп. За отдачу сенных покосов можно было выручить около 16 руб.[532] Ф.Н. Трушенни-
ков владел крепостными, различными строениями, землями и мельницей в Чебоксарском уезде на р. Шатьме1.
Воеводские служащие на арендных началах пользовались также крестьянскими землями и мельницами[533][534]. У сотрудников воеводских канцелярий для ведения хозяйств в имениях были крепостные крестьяне[535]. На усадьбах воевод числились от десятка до несколько сот крестьян. Например, в 1740х гг. за ядринским воеводой А.И. Львовым было 50 душ, чебоксарским воеводой П. Матюшкиным - 60, за воеводами Цивильска и Симбирска И.И. Хо- тяинцевым и А.А. Ходыревым - соответственно 200 и 311. Этот список возглавляли алатырский воевода И. Новиков (472 чел. в Вологодском, Галицком и Вяземском уездах) и правитель Свияжской провинции И.Т. Камынин (521 чел. в Козельском и др. уездах)[536]. В 1768 г. воевода Ядрина И.Д. Стечкин продал крепостную за 7 руб.[537] В 1771 г. надворный советник В.П. Обресков, будучи алатырским воеводой, купил двух дворовых людей за 100 руб.[538] В 1774-1775 гг. у ядринского воеводы Л.И. Лихутина в Алатырском уезде с. Медяны учтено всего 15 крепостных[539].
Многие из приказных людей также использовали труд крестьян. В 1730-х гг. у ядринского подьячего М. Федорова было 10 ревизских душ[540]. В 1745 г., к примеру, копиист Цивильской воеводской канцелярии Л.Н. Выд- рицкий женился на дочери драгуна М. Тимофеевой. В качестве приданого была «поступная запись» на владение 5 крепостных крестьян[541]. В середине XVIII в. у служащего Чебоксарской воеводской канцелярии А.Н. Казанцова
132 были крестьяне в Чебоксарском уезде в д. Злецовой Аристово тож1. В 1769 г. секретарем Цивильской воеводской канцелярии Н. Поповым было приобретено шесть крестьян. Бывшими владельцами выступали алатырские помещики д. Ручья А.И. Шалимов и И.П. Брюхов[542][543]. По состоянию на 1770 г. у коллежского регистратора В.Н. Зубарева было 15 душ[544]. В 1779 г. за секретарем воеводской канцелярии Чебоксар И.В. Апехтиным в Свияжском и Курмыш- ском уездах числилось 35 душ м.п. У его брата провинциального регистратора А.В. Апехтина было 4 крепостных крестьянина[545]. Кроме крестьян у местных чиновников трудились временные работные люди[546].
Полученные доходы всегда находились в обороте. Денежные средства канцелярские служители выдавали под проценты и заклад или, наоборот, брали в долг, пускали в торгово-промышленную деятельность[547]. В 1770 г. коллежский советник Д.Н. Чуфаровский взял в долг 2000 руб. у капитана М.М. Языкова до 1774 г. Для этого он заложил 106 душ м.п. и пашенной земли 300 четвертей[548]. В 1773 г. к канцеляристу Алатырской провинциальной канцелярии П.Д. Фурсову обратился алатырец А.Я. Локатков за 25 руб.[549] Ала- тырский воевода М.С. Белокопытов предоставил кредит нижегородскому купцу С.В. Жукову в размере 2000 руб. Последний заложил два дворовых места в Нижнем Новгороде[550].
Особенно было выгодно заниматься различными промыслами, в частности винным[551]. До 1727 г. у ядринского канцеляриста М. Федорова в д. Малое Чурашево Ядринского уезда имелась оброчная мельница, где про-
изводилось вино1. В последующем его владельцами стали купец И.Т. Коротов и канцелярист Ядринской воеводской канцелярии А. Белянинов. Последний купил куб с мерой 3 ведра в 1731 г. после смерти Федорова, который «тот куб за ветхостию переделал вновь». Винный куб имел емкость 7 ведер. А. Белянинов же владел винокурней бывшего канцеляриста Ядринской воеводской канцелярии М. Троицкого, расположенной под д. Ядрино Ядринского уезда. Здесь курили вино с помощью двух кубов емкостью 5 и 6 ведер. Из-за голода 1733-1735 гг. указом Алатырской провинциальной канцелярии от 8 декабря 1734 г. винокурение было приостановлено[552][553]. Винокурни с кубами и казанами подьячих Василия и Якова Астраханцовых, И. Леонова и М. Климонтова находились в Симбирском уезде[554]. Крупные поставки вина на рынок «хмельных напитков» осуществляли князья Путятины. Князь А.А. Путятин, бывший в 1751-1752 гг. воеводой в Чебоксарах, владел винными заводами в Пензенском уезде Казанской губернии. В 1764 г. он обязался выкурить и поставить в Москву 2500 ведра вина, а Волоколамск - 2273^[555]. Видимо, А.А. Путятин продолжил дело своего деда - С.И. Путятина, крупного винного промышленника первой четверти XVIII столетия[556].
Кроме занимавшихся винокуренной промышленностью были и предоставлявшие различные услуги. Так, у ядринского подьячего Григория Медведева в городе была «домовая рублевая баня». В 1740 г. она перешла по наследству к дочери Катерине Григорьевне[557]. На рублевом оброке была баня подьячего Ядринской воеводской канцелярии П.И. Дьяконова[558].
Основную часть денежных средств чиновники тратили, кроме приобретений земельных участков и крепостных, на покупку различной утвари и посуды, вкладывали в драгоценности и украшения[559].
Правительство до 1763 г. осуществляло выплату денежного жалованья служащим периодически1. Лишь с принятием Штата 1763 г. государственные служащие Российской империи регулярно три раза в год обеспечивались денежными средствами. В год уездный воевода стал получать денежное жалованье в размере 375 руб., воеводский товарищ - 250 руб., секретарь - 200 руб., канцеляристы, подканцеляристы и копиисты по 60, 40 и 30 руб. соот- ветственно[560][561]. Провинциальным воеводам и их аппарату управления жалованье выдавалось несколько выше. Например, в 1772 г. согласно указу воеводе было положено 600, товарищу воеводе - 375, секретарям - по 225, протоколисту - 150, регистратору - 130 руб. Канцелярским служащим предусматривались денежные средства от 40 до 100 руб. в год[562]. Провинциальным и уездным служащим штатной команды, в зависимости от звания и занимаемой штатной должности, выдавали от 7 руб. 50 коп. (рядовые солдаты) до 126 руб. (прапорщик), сторожу - 18 руб.[563]
Теперь служащему стали выдавать жалованье в соответствии занимаемой должности и классного чина. Получение государственными служащими чинов стало престижно как в плане укрепления своего материального положения, так и повышения социального статуса. Это проявлялось в среде местного чиновничества[564]. За добросовестную службу различные чины получали воеводы, воеводские товарищи, а также выходцы из приказных чиновников. За добросовестную службу различные чины получали воеводы, воеводские товарищи, а также выходцы из приказных служителей[565].
С усилением абсолютизма в России и модернизацией феодального общества регламентации подвергалась общественная и частная жизнь подданных империи, в том числе чиновничества. По наблюдениям Б.Н. Миронова, с совершенствованием системы государственных учреждений сформировался своеобразный тип российского чиновника, который по своим многим признакам отличался от идеального типа бюрократа, изложенного в теории М. Вебера1. Немалую роль в этом играли ценностные ориентации представителей бюрократии, которые были связаны с условиями службы[566][567].
Реформы первой четверти XVIII в. изменили социальный облик местной администрации. Она сформировалась из дворян и разночинцев. С принятием Табели о рангах 1722 г. произошла четкая регламентация продвижения государственных служащих по служебной лестнице. При этом создавалась конкурентная среда, в которой каждый за выслугу лет и в соответствии с профессиональной подготовленностью мог претендовать на соответствующую должность и чин. Так, И.В. и А.В. Апехтины («из верстанных поместным окладом приказных служителей»), несмотря на то, что их отец В. Апех- тин в 1701 г. стал дворянином, начинали карьеру с должности копииста[568]. Им приходилось конкурировать с детьми пушкарей, солдат, церковнослужителей, толмачей, бобылей[569].
Социально-престижные ценности «новой» местной бюрократии претерпели определенную трансформацию. Для дворян-чиновников служба в канцеляриях стала обязанностью, необходимостью, без которых дорога к высшим эшелонам власти была закрыта. Дети приказных людей служение осознавали как традицию, как преемственность передачи чиновничьей профессии из поколения в поколение. Эти ориентиры усвоили и другие чиновники-разночинцы, постепенно влившиеся в профессиональную среду канце-
136 лярских служащих. В конкурентной среде с ними должны были считаться и дворянские недоросли. Поэтому каждый из них старался определить своих детей, родственников и знакомых в канцелярию, устроив их писчиками.
Возраст вступивших в должность «пищиков» был от 11 до 20 лет, редко с пяти лет1. Срок службы внештатных писчиков составлял 1-5, иногда доходил до 6-8 лет[570][571]. Этот срок был своего рода испытательным. После того, как они при своих отцах или родных набирались опыта делопроизводства, их зачисляли в штат. Руководители канцелярий в первую очередь обращали внимание на личные и профессиональные качества писчика[572]. В конечном итоге такая бюрократическая система, основанная на передаче профессии от отца к сыну, приводила к формированию семейных профессиональных кор-
4
пораций канцелярских служителей[573].
С принятием Штатов 1763 г. финансовое обеспечение государственных служащих стало стабильным, поднялась престижность их профессии. Теперь жалованье зависело не только от должности, но и от чина, а также от статуса учреждения (уездного, провинциального). Поэтому у местных чиновников возрос интерес к службе, особенно к получению чинов[574].
В материальных потребностях местной бюрократии переплетались социальные, сословные, престижные и другие ценностные ориентации. Вплоть до 1763 г. сотрудники воеводских учреждений за свой труд не получали финансового вознаграждения, следовательно, их права на нормальные условия службы были ущемлены. Получалось так, что на законодательном уровне создавалась база для четкой организации и регламентации управления, но в жизни чиновники сталкивались с отсутствием материальной поддержки. Эти противоречия способствовали формированию особого типа чиновника, в ста-
новлении которого играли роль не только условия службы, но социальный состав служащих и другие сопутствующие факторы. Конечным результатом стало то, что: «В провинциальном чиновнике конца XVIII в., характерно сочетание извечного чиновничьего превосходства и определенная социальная ущербность»1. Эти черты вынуждали представителей власти злоупотреблять своими служебными полномочиями и разорять народ. Следует отметить, что с Петровской эпохи правительством предпринимался комплекс мер по борьбе с должностными преступлениями.
После поступления сигнала о злоупотреблениях областных правителей правительство само или через губернские власти создавало следственные ко- миссии[575][576]. Они, в зависимости от сложности дела, имели разный состав, как правило, состояли из главы, двух членов, канцелярских служителей и штата военных. Например, первоначально в 1747 г. следственную комиссию об ала- тырском воеводе Ф.Г. Шишкине возглавляли воевода и товарищ воевода Арзамасской провинциальной канцелярии[577]. В 1749-1751 гг. ее главой был М. Полубояринов. Его сменил подполковник В. Ржевский. Комиссия В. Ржевского, состоявшая из двух членов - коллежского асессора П. Матюшкина, князя и титулярного советника Ф. Енгалычева, секретаря, двух канцеляристов и копиистов, проработала до 1752 г. В дальнейшем в состав комиссии вошли глава и коллежский асессор И. Кандауров, капитан А. Раевский и прапорщик Ф. Ермолов[578].
Одним из первых «в обидах и разорениях» попался ядринский воевода и обер-ландрихтер А.М. Михайлов. 17 декабря 1730 г. по указу Сената он был заменен капитаном К. Ивашкиным (по «челобитью ядринских чюваш в разорениях и в протчем»). Следствие установило, что бывший воевода вино
вен во взятках в размере 100 руб., в вымогательстве 6 баранов и должен понести наказание в виде штрафа1. Одновременно велось следствие над чебоксарским воеводой А.Е. Заборовским. Ему инкриминировались «напрасные. нападки и взятки» по отношению к чувашам Чебоксарского уезда[579][580]. В качестве истцов выступали чуваши Туруновской, Кувшинской и Кинярской волостей. Они просили злоупотребления воеводы «изследовать и ево Заборовско- го отрешить»[581]. По сенатскому указу от 7 ноября 1730 г. новым воеводой Чебоксарского уезда должен был стать стольник Ф. Козинский. В указе говорилось, что «воеводу Заборовского ис того города не высылать, а быть ему у следствия. против прошения чебоксарнина И. Кемина с товарищи во учиненных. обидах и разорениях»[582]. До приезда Козинского начала свою работу следственная комиссия под руководством майора И.Ф. Чирикова, которая, и оправдала А.Е. Заборовского[583].
В 1733 г. в Курмышской воеводской канцелярии решался вопрос о воеводе В.М. Ресине. Под подпиской о невыезде из Нижнего Новгорода (под страхом «отнятия движимого и недвижимого имущества») его проверяли на причастность «в посылке в уезды бес передачи драгун и во взятках ими и приказными людьми с чюваш»[584]. Дело симбирского воеводы С.Д. Гурьева имело отношение к злоупотреблениям, связанным с винными и соляными подрядами. Следствие было доверено подполковнику И.И. Немкову и оно продолжилось с апреля 1733 по 1737 г.[585]
Наиболее масштабными были лихоимства провинциальных воевод Симбирска и Алатыря А.А. Ходырева и упомянутого выше Ф.Г. Шишкина. Они не остались без внимания исследователей и служили в их работах яркими примерами крупных злоупотреблений в Российской империи в первой
половине XVIII столетия1. Поэтому нам лишь остается вскользь остановить свое внимание на некоторых эпизодах взяточничества, вымогательства, превышения служебными полномочиями.
В 1747 г. было начато грандиозное следственное дело о симбирском воеводе подполковнике А.А. Ходыреве. Процессом руководил капитан- поручик лейб-гвардии Семеновского полка А. Треской. В инструкции от 1 мая 1747 г. за подписью императрицы Елизаветы Петровны ставилась задача расследовать донос секретаря Манахтина на А.А. Ходырева «во взятках от приему рекрут, в обидах и разорениях, изо взятков же провинциальных обывателей, а паче иноверцов»[586][587]. В секретарской челобитной было приведено 18 обвинительных пункта по 44 донесениям. По ним всплыл широкий размах взяточничества не только деньгами от нескольких рублей до 60 руб., но и пушниной, «съестными припасами», также не брезговал он виноградом, сахаром и т.д. Неопытный областной правитель, получивший три года назад отставку от воинской службы, организовал «кормушку», к которой были причастны десятки сообщников, страдало население Симбирской провин- ции[588]. В следственных мероприятиях А.А. Ходырев признался в нескольких эпизодах лихоимства, а по остальным «доношениям во всем запирался, что не брал»[589]. Все же справедливость восторжествовала. Несмотря на скоропостижную смерть экс-воеводы, в 1753 г. Сенат признал А.А. Ходырева виновным по всем пунктам и вынес приговор о казне и конфискации имущества[590].
Федор Григорьевич Шишкин - воевода Алатырской провинции, на втором году службы, в 1747 г., стал подсудимым. Еще до того о его злоупотреблениях обыватели писали в различные инстанции. В апреле 1746 г. бил челом служитель Алатырского приписного монастыря Троице-Сергиевой
лавры П. Семенов. Он на суде выступал поверенным, защищал интересы челобитчика. В его обращении читаем: «Ф.Г. Шишкин от него поверенного оправдания не принял и суд не окончил». Кроме несоблюдения норм судопроизводства, воевода П. Семенова заточил в тюрьму и принудил отсрочить суд с 22 марта до 7 апреля 1746 г.1
Когда начала функционировать следственная комиссия, выяснилось, что Ф.Г. Шишкин подозревается в различных эпизодах злоупотреблений («в 746-м году лошадином наборе касался с некоторых обывателей взяткам и по- даркам»)[591][592]. Ф.Г. Шишкина прогорел на взятках и в превышении служебных полномочий при лошадином и рекрутском наборах. Ему был предписан штраф в размере 100 руб. за негодного к службе рекрута С. Якупова[593]. Несмотря на старания следователей, дело о злоупотреблениях воеводы Ф.Г. Шишкина не было доведено до финала.
Своими лихоимствами «славились» цивильские воеводы Д. Бибиков[594], И. Хотяинцов и А. Всеволожский[595]. Не отставали от своих коллег- коррупционеров другие уездные и провинциальные воеводы. Их деяния прослеживаются в десятках обращениях нерусских крестьян и городских жителей, поданных в Сенат, в духовные учреждения, в сенатскую комиссию
A. И. Свечина и др. Население Чувашии жаловалось на ядринских воевод П. Макарова (1748-1749) и И. Братцова (1750-1754), курмышского и свияжского правителей А.А. Трегубова (1750-1756) и М.А. Зыбина (1756-1761), чебоксарских администраторов Б.Г. Любятинского (1754-1761) и
B. П. Обреского (1761-1763)[596]. Кроме воевод в злоупотреблениях были заме-
141 чены товарищи воевод провинциальных канцелярий, секретари, канцелярские служители и другие должностные лица органов местного управления[DXCVII][DXCVIII].
Таким образом, до введения регулярной выплаты жалованья в 1763 г. материальное обеспечение воеводских служащих зависело от дополнительных источников существования. Их доход образовывался за счет поместных земель, использования труда крестьян, развития промыслов, в частности винного производства. Взятые правительством обязательства по обеспечению служебных и жилищных условий для воеводских чиновников в полном объеме не исполнялись. Наиболее в худшем положении находились канцелярские служащие. Следовательно, не удовлетворительные условия службы отрицательно сказались на ценностных ориентациях провинциальной и уездной воеводских администраций. Правительственный курс, взятый на формирование «общества добрых людей» и создание образа чиновника с безупречной репутацией, остался нереализованным. В целом обществом размах злоупотреблений воеводских чиновников оценивался негативно.
Итак, внутренняя структура провинциальных и уездных воеводских учреждений была организована согласно законодательным нормам и в рамках воеводских функций по проведению правительственной политики. Поэтому их профессиональный состав складывался из администрации - воевод, и.о. и заместителей воевод, секретарей - и работников канцелярии - канцеляристов, подканцеляристов и копиистов, а также штатной команды (рас- сыльщиков), сторожей.
Руководители провинциальных и уездных воеводских учреждений, прошедшие централизованный отбор, назначение и увольнение на должность,
142 чинопроизводство в Герольдмейстерской конторе при Сенате, были представителями дворянства от 30 лет и возраста старше 50, преимущественно из числа отставных военных. В провинциях и уездах на территории Чувашии чиновничий состав был неоднороден. Промежуточное положение провинций между губернской и уездной властью позволяло герольдмейстерам назначать управленцев из чиновников I-II разрядов (I-V и VI-VIII классы по Табели о рангах). В уездные воеводские канцелярии - низшее звено губернской системы управления - определялись менее знатные дворяне в иерархии бюрократической лестницы (II-III разряды с VI-VIII и IX-XIV рангами по Табели о рангах). Срок службы воевод на территории Чувашии, также как и заместителей воевод, секретарей и и.о. воевод зависел от его профессиональных и деловых качеств, опыта работы, исполнение своих функций в рамках закона.
Большая роль в деятельности воевод отводилась их аппарату управления в лице приказных людей и низшего звена должностных работников канцелярий. На них ложилась огромная делопроизводственная нагрузка и ответственность за административные, фискально-финансовые, судебные, нотариальные и другие отрасли управления. Они находились под строгой отчетностью и подчиненностью перед руководящим составом воеводских органов управления. Их труд регламентировался едиными нормативно-правовыми актами, содержащими бюрократические принципы организации учреждений. Канцелярские служители по социальному составу, в отличие от воеводской администрации, не были однородны по причине проникновения в корпорацию приказнослужителей вплоть до 1780-х гг. из других «подлых сословий». На провинциальном уровне служители - выходцы из приказных чинов составляли основную часть, в отличите от того, что было в уездных воеводских канцеляриях на территории Чувашии. Среди различных факторов, определявших эффективность деятельности воеводских учреждений, главным выступала численность служителей. В 1763 г. штатные единицы в провинциях и уездах были увеличены. Характерным явлением и до, и после принятия новых штатов была неукомплектованность приказными людьми и рассыльщи-
143 ками. В трех провинциальных и четырех уездных воеводских органах управления должны были нести службу 361 чел. В штате воеводских учреждений находились толмачи - проводники воеводской власти в нерусской среде на территории Чувашии. Через институт толмачества осуществлялось управление и проведение политики абсолютизма в сложном этническом, социальном и конфессиональном отношении регионе Среднего Поволжья.
Условия службы воевод находились в тесной взаимосвязи с регламентацией деятельности местных учреждений и осуществлением правительственного курса на вверенной территории. Нехватка денежных ассигнований для улучшения условий работы провинциальных и уездных воеводских учреждений и нерегулярная выплата жалованья являлись основными причинами дополнительной занятости чиновников и служителей в сфере развития личного хозяйства и ведения различных промыслов. С другой стороны, неудовлетворительные условия службы вынуждали областных правителей «улучшать» свои материальные и служебные условия за счет незаконных поборов и взяточничества с нерусского населения на территории Чувашии. Несмотря на меры, предпринимавшиеся правительством по борьбе с казнокрадами и поборниками и в деле улучшения мотивационных составляющих чиновничества, размах злоупотреблений распространился от воевод до представителей выборных людей общинных самоуправлений в лице толмачей, волостных сотников, пятидесятников и т.д. В целом лихоимства представителей воеводской власти в XVIII в. были пороком для всей воеводской системы управления. Вопиющий произвол воеводского чиновничества на фоне социальноэкономического развития региона Среднего Поволжья послужил одним из главных факторов участия чувашского крестьянства в пугачевском движении.
Еще по теме Условия службы воевод и канцелярских служителей:
- ОГЛАВЛЕНИЕ
- ВВЕДЕНИЕ
- Учреждение провинций и функционирование органов воеводского управления в 1719-1727 гг.
- Реформы системы местного управления и правовое регулирование деятельности воеводских учреждений в 1727-1781 гг.
- Условия службы воевод и канцелярских служителей
- 3.1. Административные, полицейские и военные функции
- Фискально-финансовое и хозяйственное управление
- ЗАКЛЮЧЕНИЕ