Судебные и нотариальные функции

Полицейско-правоохранительные полномочия воевод неразрывно свя­заны с судебными функциями. В судебную компетенцию воевод входило осуществление суда «по форме» (1723 г.)¹.

В губернской системе управления на провинциальные и уездные вое­водские суды приходилась большая часть нагрузки по распутыванию раз­личных дел. Такое обстоятельство было обусловлено тем, что в их ведении находилось население уезда, в том числе горожане выходили на них апелля­цией. Уголовные дела судьи-воеводы рассматривали независимо от социаль­ного положения подведомственного сельского и городского населения, за ис­ключением военных чинов. Население губернии на решения уездного и про­винциального воеводского судов могло подать апелляцию губернатору, а в последующем, в случае неудовлетворенности, обыватели вовсе могли обра­титься в Юстиц-коллегию и в Правительствующий сенат^[778].

Во всей системе судопроизводства каждая из приведенных инстанций не только была апелляционной, но и контролирующей. С этой же целью в 1740-х гг. был восстановлен институт прокурорской службы, курировавший исполне­ние судебно-следственных дел¹. Политические дела были подконтрольны Тайной канцелярии (Канцелярии тайных розыскных дел, Тайной экспедиции).

В правовом регулировании самодержавная власть придерживалась по­литики, строившейся на традиционно-юридических принципах феодальной эпохи. С одной стороны, воеводская юстиция XVIII в., как и вся российская система судопроизводства, основывалась на статьях Соборного уложения 1649 г., а также на «новоуказных» статьях. Воеводы дополнительно руко­водствовались Уставом воинским и его артикулами 1716 г., так называемыми «сыщиковой» (1683 г.) и «офицерской» (1719 г.) инструкциями, указами о производстве судебных дел 1723, 1731 и 1763 гг.

Основным показателем результативности воеводского судопроизвод­ства являлась раскрываемость правонарушений. Для анализа нами использо­ваны решенные дела Чебоксарской, Цивильской, Ядринской, Курмышской уездных и Свияжской и Алатырской провинциальных канцелярий за 1728­1779 гг. (см. приложение 25). Из выявленных материалов следует, что вое­водской властью по отношению к 89 осужденным, в зависимости от степени тяжести правонарушения и вины, вынесены как оправдательные, так и обви­нительные приговоры. Из общего количества правонарушений на кражи при­ходится более 65 %, на долю разбоев - 6,7 %, убийств - около 4,5 %, а на

180 прочие преступления и проступки - 23,6 %. Такие сравнительные данные позволяют определить общую тенденцию совершаемых обывателями право­нарушений и методов борьбы с ними на территории Чувашии.

В воеводской судебной практике учитывались смягчающие и отягчаю­щие обстоятельства совершенных правонарушений (количество судимостей, возраст, признал вину или нет и т.д.). Приговоры воевод варьировались, начиная от постановлений с формулировкой «без наказания» и заканчивая телесными экзекуциями и ссылкой.

Оправдательные решения принимались в связи с отсутствием состава правонарушения, передачей подсудимого на «добрые» поруки. Судебные разбирательства экономического характера, например, о держании беглого, ограничивались возмещением владельцу «за пожилые годы»¹. Также закан­чивались мировыми долговые споры и некоторые дела о краже, что было приемлемым условием для воевод, чтобы закрыть дело. Воеводский суд так­же мог пойти навстречу истцу, когда тот принимал решение прекратить де- ло^[782][783].

Самым распространенным видом наказания было бичевание кнутом или плетью. В 40-60-х гг. XVIII в. правительство несколько смягчило при-

4 менение на практике наказание колодников кнутом, заменив плетью^[785]. Например, в 1774 г. по отношению 19-летнего осужденного Е. Петрова су­дья-воевода счел необходимым дать снисхождение. Он приказал, чтобы его (так как он «по молодым своим летам годным состоит к военной службе»)

181 наказали лишь плетьми¹. За многократное совершение подсудимыми краж или грабежей воеводы принимали довольно суровые приговоры со следую­щими формулировками: высечь кнутом, отрезать левое ухо или клеймить лоб и щеки словом «вор» или «тать», заковать в кандалы и выслать на веч­ную каторгу в Нерчинск, Рогервик^[786][787]. На подсудимых также налагались мате-

3

риальные взыскания^[788].

В случае бегства злоумышленника, а также когда ворованные вещи оказывались в канцелярии невостребованными их хозяевами, то воеводы, ис­ходя из нормы закона, троекратно объявляли торги и выставляли изъятое и арестованное движимое и недвижимое имущество на продажу. Золото и дру­гие драгоценности им следовало отсылать в Монетную канцелярию, а «год­ных в службу» лошадей полагалось предоставлять Военной коллегии^[789].

С чего же начиналось воеводское расследование, какова была техноло­гия сыска и как выносились и исполнялись судебные вердикты?

В большинстве случаев все начиналось с челобитной, являвшейся ос­нованием для заведения следственного дела и проведения воеводами досу­дебного расследования. Иногда достаточно было словесно известить о слу­чившемся воеводе^[790].

дованию убийств, суицидов¹. Были случаи, когда воеводы в соответствии с законодательством принимали решение «по тому делу суда не давать»^[792][793].

При произведении следствия по государственным преступлениям^[794] вое­воды должны были сохранять секретность и проявлять оперативность. Со­гласно указам 1726 и 1730 гг., воеводы тайно расспрашивали заявителя и по­дозреваемых о «государевом слове и деле». Потом их пытали, и, удостове­рившись в подлинности дела, готовили приказ о конвоировании в Москву в Тайную канцелярию (ранее - в Преображенский приказ). Подданные могли объявлять о «слове и деле» при свидетелях или рассказать во время след-

4 ственных мероприятий в канцелярии^[795].

При обнаружении кражи или других правонарушений как потерпевший, так и любой обыватель округи, созывал жителей на сход. Зачастую сотники, десятники и старосты с односельчанами прибегали к потерпевшему на его крик о помощи^[796]. Потерпевшая сторона, без какой-либо помощи воеводы, по горячим следам начинала на общинном уровне проводить собственное рассле­дование. В первую очередь на месте происшествия сотники и пятидесятники при свидетелях осматривали и обыскивали место происшествия, в надежде на то, что не остались какие-либо вещественные улики. После поимки подозрева­емых доставляли в воеводские канцелярии для «суда по форме»^[797].

В расследовании воеводы старались соблюсти всю последовательность процедуры судопроизводства. Для сыска подозреваемых воеводы привлекали рассыльщиков (солдат из штатной команды), которые, согласно выданной инструкции, должны были совместно с выборными сотскими, десятскими или старостами произвести при свидетелях задержание ответчика и доставку

в канцелярию. В целях поимки правонарушителей на публичных местах объ­являлось о розыске подозреваемых и об их особых приметах¹. После поимки в воеводских канцеляриях с арестанта снимали первые показания без пыток. В протоколах фиксировались общие сведения о задержанном лице (имя, воз­раст, рост, национальность, крещен или нет, когда исповедовался, словесное описание его внешности)^[798][799] и об обстоятельствах правонарушения. «Роспро­сы» заключенного сравнивались с изложенной в челобитной версией истца, что позволяло воеводе принять ряд решений для установления истины. Зло­умышленников также проверяли дополнительно на причастность недавно со­вершенных правонарушений, произошедших на территориях соседних вое­водских учреждений^[800]. В конечном счете, истинность показаний подозревае­мого проверялась в воеводских застенках трехкратной пыткой, очными став- ками^[801], повальным обыском - сбором показаний («сказок») с населения окру­ги, где проживал ответчик^[802], а также, при необходимости, составлением описи его имущества^[803].

В практике розыска главное было добиться, чтобы в показаниях истца, свидетелей и ответчика нашлась точка соприкосновения. Для этого следова­тели-воеводы прибегали к устоявшимся нормам допроса. Перечень вопросов готовился на основе челобитной с конкретными формулировками, чтобы услышать от допрашиваемого участника дела недвусмысленный ответ. «Во-

184 просные пункты» с учетом показаний сторон корректировались и в дальней­шем использовались на очных ставках и пытках¹.

Кроме «роспросов», подсудимого подвергали пыткам, где ему трижды под истязанием приходилось давать показания. «Число наносимых ударов, - как отмечает исследователь Е.В. Анисимов, - в каждой пытке определяли следователи, которые исходили из обстоятельств дела, показаний пытаемого, его физических кондиций»^[804][805]. Такое заключение справедливо и по отношению к воеводскому судопроизводству. В воеводских застенках использовался распространенный род пытки - поднятие на «виски» или иначе подвешива­ние на дыбе, сопровождавшееся битьем кнутом или плетью. Бичевание кну­том за кражу составляло от 15 до 20 и более ударов, а за разбойное нападение - от 20 до 40 и порою со жжением огнем^[806].

Между тем священнослужители в воеводских застенках увещевали арестантов и свидетелей^[807]. Духовенство в храмах приводило участников су­дебного расследования к присяге^[808]. Кроме этого сельские служители церкви в пределах свих приходов становились участниками описания имущества от­ветчика, проведения повального обыска, выступая в качестве свидетелей и заверяя своей подписью подготовленные судебные материалы^[809].

Гражданские дела воеводы рассматривали по известной схеме. Каждая тяжущаяся сторона представляла письменные доказательства на свои права. Все предъявленные крепости на землю, крестьян и другие приобщались к так называемой «Тетрати на улику» и по ним наводились справки^[810].

Все собранные показания и приведенные улики стекались и обобща­лись в судейском повытье воеводских канцелярий. «Судейские» канцеляри-

сты подготавливали для воеводы экстракты следственных дел с изложением всей процедуры расследования и с выписками статей из Соборного уложения и других действующих указов. В современном понимании суда как такого не было, ибо судья-воевода был активным участником следственного процесса и ему в конце концов оставалось лишь вынести судебный приговор по делу. Для вынесения решения было важно, чтобы подсудимый во всем сознался, а показания сообщников и свидетелей не разнились.

Исполнение воеводского постановления ложилось на плечи палача и рассыльщиков (солдат штатной команды) канцелярии. К примеру, в середине XVIII в. при Чебоксарской воеводской канцелярии заплечным мастером («кнутобоицем») был И.М. Беспалов из солдатских детей¹. В 1780-х гг. в г. Ядрине в должности ката находился И. Василев^[811][812]. Наказания осужденного, видимо с целью профилактики правонарушений, ими приводились «на пуб- лишном месте з барабанном боем»^[813]. Количество ударов кнутом могло дохо­дить до 150^[814]. После сечения кнутом подсудимого, согласно приговору, от­пускали на волю или готовили к этапированию в места лишения свободы. Например, с января по март 1755 г. Ядринская воеводская канцелярия приго­ворила к ссылке в Рогервик 6 чел., на изготовление ручных и ножных канда­лов кузнецу было отдано по 45 коп., а суточных кормовых денег было выде­лено по 1 коп.^[815] Таких ссыльных должны были сопровождать выбранные из числа жителей округи, так называемые провожатые, которые караулили ко­лодников от одного уездного города до другого. В целом в XVIII в. на трак­тах Российской империи непрерывный поток осужденных преступников, вы­сланных на вечные работы Нерчинск, Рогервик не иссякал. Этот путь проле­гал, в частности, и через территорию Чувашии^[816].

Одним из важнейших признаков эффективности воеводской судебной системы являлось удовлетворение требований тяжущихся сторон. При этом необходимо обратить внимание на наличие у населения правовой культуры, проявляющейся в понимании закона «через представление о категориях справедливости и несправедливости, через отношения граждан и государства в лице его представителей, через разрешения конфликтных ситуаций с по­мощью судебных органов»¹.

В качестве основного материала по исследованию правовой культуры населения края стали наказы ясачных чувашских и отчасти других крестьян Среднего Поволжья и Приуралья, поданные в Уложенную комиссию 1767 г. Из 15 наказов, выбранных для изучения, в 11 содержатся сведения о судо­производстве. В каждом из них заключалось от 7 до 26 выявленных нами так называемых первичных элементов, относящихся к воеводскому суду. На ос­нове 125 первичных элементов был составлен укрупненный ряд категорий (см. приложение 26). При укрупнении выделено четыре блока вопросов, где внутри каждого сконцентрировались взаимосвязанные и схожие категории: 1. О суде по форме; 2. Об участниках воеводского судопроизводства; 3. О ха­рактере и недостатках воеводского суда; 4. Об изменении порядка судопро­изводства. Внутри укрупненных категорий учитывалась частота повторяемо­сти первичных элементов.

В Петровскую эпоху, наряду с отделением суда от администрации, бы­ла установлена специальная форма ведения суда. С 1723 г. по 1780-е гг. «суд по форме» определил единый порядок судопроизводства, что было прогрес­сивным явлением своего времени. Однако на практике полный разрыв с нор­мами допетровского времени не произошел, ибо новое Уложенье, составле­ние которого было начато в начале XVIII в., не увидело свет^[817][818]. Такие условия

187 способствовали незаконной организации словесного суда, устраиваемого во- еводами¹ и мирскими сходами во главе волостных сотских^[819][820]. При этом обыва­тели Среднего Поволжья четко осознавали, что правительство законодатель­но обязало их обращаться к «суду по форме» в решении любых противо­правных деяний. Согласно наказам они должны были идти в суд по форме в случае земельных тяжб, бытовых конфликтов, или «во всех больших и в са­мых малых претензиях» (п. 1.1).

В наказах 36,8 % претензий приходится на участников воеводского су­допроизводства. Население выражало наибольшую обеспокоенность (6,4 %) по отношению к поверенным, которых нанимали как ответчик, так и истец (п. 2.1). В современном понимании ходоки-поверенные выступали в роли ад­вокатов - посредников между представителями власти и тяжущихся сторон; они знали процедуру воеводского судопроизводства и защищали интересы своих нанимателей. В реальности получалось так, что поверенные шли в суд не для поиска истины и справедливости, а ради наживы. Об этом говорят 6,4 % первичных категорий наказов (п. 2.2). Они не только разоряли ответчика и истца (п. 2.7), но и приводили их «ко извинению» и к «винности» перед по­бедившей в суде стороной (п. 2.6).

В воеводском суде причины такого найма и неблагоприятного исхода дела кроились в самих обывателях, которые не знали законов, не разбирались в приказном делопроизводстве (пп. 2.1, 2.3). Также многие обыватели- заявители по бедности и из-за больших размеров судебных пошлин (2,4 %), взимаемых за подачу челобитных, не имели возможности их оплатить (п. 2.5). Значительная часть не обращалась в «суд по форме» из-за того, что по­шлина превышала сумму иска (п. 2.8).

Что касается поверенных и свидетелей, привлекавшихся для составле­ния различных справок (3,2 %), судей, чинимвших обиды и неправый суд, воров, наказывавшихся кнутом и не менявшихся в своем поведении, причи-

няли населению материальные издержки и моральное неудовлетворение (пп.

2.4, 2.9-2.22).

Общая оценка деятельности воеводского суда зависела от того, как налаживались взаимоотношения между участниками судопроизводства - истцом, ответчиком, поверенными, свидетелями, канцелярскими служащими и судьей-воеводой, и как был организован судебный процесс. В наказах обы­ватели обращают свое внимание на ряд недостатков воеводского суда. Во- первых, 4,8 % наказов относятся к категории, в которой по различным при­чинам населению наносились «многие волокиты, убытки и разорения» (п. 3.1). Пункт 3.2 позволяет уточнить, что отрицательное отношение населения к суду было связано с затягиванием судебного разбирательства (4,0 %). Во- вторых, выигранные судебные дела не позволяли взыскивать с виновных ма­териальные затраты, понесенные во время суда (3,2 % - п. 3.3). В-третьих, вызывали недовольство со стороны местного населения письменное ведение мелких судебных дел (1,6 %), задержание участников судопроизводства в го­родах под караулом (1,6 %), выезд в суд во время страды, покупка гербовой бумаги (пп. 3.4-3.8).

В наказах обыватели предлагали изменить порядок судопроизводства. Этого вопроса касались более 38 % пожеланий из общего количества пер­вичных категорий (п. 4). В пункте 4.1 население просило, чтобы кроме «суда по форме» отдельно был организован суд по мелким делам, например, как словесный, третейский, государственно-ясачный (8 %). Против «суда по форме» выступала незначительная часть населения (1,6 % - п. 4.8). Суды, как информируют 4,8 % данных, по мелким правонарушениям должны были перейти к выборным из однодеревенцев без «какого б ни было чину» или сотским, десятским (п. 4.2). В пункте 4.22 имеется категория, ограничиваю­щая дворянам занимать должность судьи. Выборные судьи должны были иметь следующие функции: принимать челобитные и изветы, судить, соби­рать пошлину, взыскивать возмещение нанесенный морально-материальный ущерб в пользу истца и т.д. (пп. 4.11-4.15).

Следующим шагом по реформированию воеводского суда должно бы­ло стать упрощение процедуры рассмотрения дел. Оно заключалось в том, чтобы дела производились следствием преимущественно посредством сбора свидетельских показаний (3,2 %), выдачи подписок (1,6 %), без найма пове­ренных (0,8 %), без посылок во время страды (пп. 4.3, 4.4, 4.9, 4.10). Если по­дозреваемый давал признательные показания в совершении воровства, то его следовало выслать «в отдаленные места» (1,6 %), а за неоднократную татьбу - отдать в рекруты (1,6 %) (пп. 4.6-4.7). В группе сведений, представленной единичными случаями, за исключением пункта 4.5, наказы были направлены на минимизацию материальных затрат и их возмещение за счет подсудимых и снижения размера судебных пошлин (пп. 4.5, 4.16-4.21, 4.23-4.26).

Таким образом, из наказов видно, что воеводское судопроизводство не моглоа полностью удовлетворять потребности жителей края. Большие де­нежные затраты, канцелярская волокита сулили как истцу, так и ответчику разорение. Поэтому население в наказах просило власть организовать такой суд, который мог в их понимании устроить их претензии, обеспечить беспри­страстность и справедливость.

Всё же представленная в наказах информация не раскрывает полную картину сложившейся практики функционирования судебной системы на ме­стах. Судьи-воеводы, их аппараты управления, поверенные, состоятельные слои населения использовали суд в качестве инструмента обогащения и зло- употреблений^[821]. Судьям-воеводам с канцелярскими служащими не всегда удавалось грамотно и безволокитно организовать судебное разбирательство. Если большинство уголовных дел воеводам удавалось завершить за срок от месяца до полгода или года, то гражданские дела, связанные с наследствен­ными, земельными и иными спорами, тянулись очень долго. Нередко сроки решения гражданских дел затягивались и по вине самих тяжущихся сторон. Например, дело о разделении наследства между канцеляристом Кокшайской воеводской канцелярии А. Казанцевым и помещицей М.И. Шаховой продол­

жалось с 22 февраля 1749 г. по 3 марта 1753 г., а спор о дележе имущества Н.М. Трушенникова затянулся на два десятилетия и был решен лишь в ок­тябре 1765 г.¹

Уездным и провинциальным воеводским канцеляриям при разборе гражданских дел часто приходилось обращаться за консультацией и наведе­нием разного рода справок в различные центральные и местные вышестоя­щие учреждения. В связи с этим сроки рассмотрения дел затягивались. Затя­гивание канцелярскими служащими дела или неправильное вынесение при­говора воеводами позволяли им греть свои руки, а участники суда несли большие расходы. Так, в 1772 г. Свияжская провинциальная канцелярия была обеспокоена тем, как идет следственное дело по исковому челобитью Чебок­сарского Спаса-Преображенского монастыря с деревенскими жителями Че­боксарского уезда. Провинциальные власти требовали от воеводы г. Чебок­сары выяснить, «по каким случаем то дело завалилось» и нет ли за повытчи­ком И. Мартыновым какой-либо «фальши»^[822][823]. За время судебных тяжб неза­конно изъятые ответчиком земли или имущество наносили истцу большой убыток. По подсчетам челобитчика канцеляриста Ф.Н. Трушенникова с 1742 по 1751 г. с его отцовской мельницы и сенных покосов он потерял свыше 900 руб.^[824] По решению казанского губернатора было приказано взыскать с бывшего чебоксарского воеводы князя А.А. Путятина и подьячего с припи- сью Я. Смирнова в пользу государства 500 руб.^[825]

Дополнительным бременем ложились на местное население различные поборы, собиравшиеся канцелярскими служителями во время досудебного расследования. Например, новокрещеные чуваши д. Тоганашево Чебоксар­ского уезда заявили подполковнику А. Свечину о том, что нарочные солдаты, приезжая за ответчиком, за каждый приезд брали от 70 коп. до 2 руб. Кроме этих издержек «с челобитчика, так и ответчика воеводы прежде бывшие и

191 ныне имеющиеся, так же и приказные служители берут деньги по 50 коп. и по рублю и больше с человека»¹.

Местное население непрерывно обращалось за справедливостью к гу­бернатору, в Юстиц-коллегию и даже в Сенат. Так, жалобы жителей д. Второй Степановой о злоупотреблениях цивильского посадского человека П.Л. Демяшева остались не услышанными ни воеводой, ни состоявшим «у защищения» новокрещен титулярным советником Мякишевым, ни другими должностными лицами местных и центральных учреждений. В экстракте подполковника А. Свечина показано, что они при подаче только челобитен выплатили Мякишеву 8 руб. 90 коп., в Цивильском магистрате за гербовую бумагу 85 коп., подьячему О. Чеадаеву 1 руб., майору следственной комис­сии Анушкину 15 руб., поверенному г. Козьмодемьянска посадскому челове­ку И. Сидорову за ходатайство в следственную комиссию 13 руб., за гербо­вую бумагу 55 коп. и т.д. Безуспешны были обращения степановцев в Юс­тиц-коллегию и в Сенат^[826][827].

С введением в уездах воеводских канцелярий крепостные дела пере­шли под юрисдикцию областных правителей и находились в этом ведомстве вплоть до 1780-х гг. Крепостные дела вели специальные приказные служа­щие. К примеру, еще в 1716 г. в Чебоксарах в земской избе нотариальные обязанности исполняли надсмотрщик подьячий П. Ушаков и писец Н. Трушеников^[828]. С учреждением при Свияжской провинциальной канцеля­рии крепостной конторы в 1728 г. в ее штате писцами состояли В. Попов и А. Бесхлебницын^[829]. В 1735 г. в Алатырской крепостной конторе надсмотрщи­ком был выбран подканцелярист И. Михайлов, а в 1779 г. - И.М. Фурсов^[830].

По данным законодательных и сохранившихся делопроизводственных материалов воеводских канцелярий и крепостных контор, канцелярские слу-

192 жащие назначались на должности надсмотрщика и писца с разрешения вое­воды. По именному указу от 18 июня 1731 г. воеводы обязаны были выби­рать на двухлетний срок и утверждать на должность надсмотрщика из «са­мых добрых и правдивых» канцелярских людей. Провинциальные воеводы выдавали им прошнурованные и заверенные печатями книги¹. Они исполня­ли свои функции согласно внутренней организации деятельности воеводских учреждений, в частности с учетом предписаний Инструкции надсмотрщикам крепостных контор 1738 г.^[831][832] и других нормативных актов, изданных до 1781 г.

Главной задачей крепостных контор являлось регулирование имуще­ственных и обязательственных отношений в обществе. В ходе их деятельно­сти оформлялись различные правовые акты: купчие, закладные, сделочные, поручные, наемные, заемные и др. Часто на их основе судебными органами разрешались наследственные и спорные дела.

В 1742 г. алатырских крепостных дел надсмотрщик придал юридиче­скую силу продаже А.С. Масловым дворового места в Алатыре И.И. Тимофееву за 8 руб.^[833] В 1753 г. извозчики д. Карачюры Чебоксарского уезда договорились с купцом К. Кадомцовым о перевозке из Чебоксар до Санкт-Петербурга «красного яфатного товара и сала на 63 подводах» за 334 руб. 80 коп.^[834] В 1756 г. чувашские крестьяне с. Богородское Первые Хор- малы тож Шерданской волости Чебоксарского уезда заняли на мирские нуж­ды 60 руб. и сдали заимодавцам из д. Сурский Майдан на пять лет мельницу на р. Хорамалке и сенные покосы. Все эти сделки юридическую силу полу­чили в Чебоксарской крепостной конторе^[835]. В 1765 г. Алатырской провинци­альной канцелярии канцелярист К.П. Зеленин представил в крепостную кон­тору поручную запись. В акте указывал, что «выбран он канцелярскими слу- жительми в будущие 1765 и 1766 годе для зборы с крестьян пошлин денеж­ной казны надсмотрщики». Условия поручного документа были направлены

на то, чтобы в случае недостачи казенных средств или хищений, надсмотр­щик должен будет возместить утраченные суммы путем продажи дворового места и пожитков. Дополнительно за него поручались трое горожан¹. 19 де­кабря 1771 г. и 9 февраля 1772 г. в крепостной конторе Алатыря были оформлены явленные отпускные, дающие право дворовым людям жены ар­хитектора А.П. Евлашева С. Степановны после ее кончины уйти «на волю»^[836][837].

В практике исполнения воеводами нотариальных функций важно было навести справки по совершаемым сделкам, что можно встретить в протоко­лах уездных и провинциальных канцелярий. К примеру, 15 апреля 1779 г. че­боксарский мещанин Ф.И. Елкин договорился о продаже в Чебоксарах двора с свияжским купцом И.И. Кулеховым. До процедуры оформления воевода хотел разузнать от администрации Чебоксарского магистрата: «нет ли на нем Елкине. казенных и. партикулярных домов»^[838].

Итак, воеводское судопроизводство и институт нотариата регулировали правовые основы в обществе и играли огромную роль в сохранении устоев абсолютизма. Воеводы, осуществлявшие суд на территории Чувашии, при­меняли на практике нормы закона, позволявшие нерусскому населению в случае принятия православия уйти от судебного преследования и наказания. Несмотря на развитость судебной системы, население в наказах указывало на ряд недостатков воеводского судопроизводства. Порядок воеводского рас­следования и суда нуждался в корректировке и упрощении, в частности пу­тем передачи части судебных полномочий воевод другим должностным ли­цам, организации суда по мелким делам, возложении судебных функций представителям местного самоуправления.

3.4.