Судебные и нотариальные функции
Полицейско-правоохранительные полномочия воевод неразрывно связаны с судебными функциями. В судебную компетенцию воевод входило осуществление суда «по форме» (1723 г.)1.
Согласно наказу 1728 г. им предписывалось судить население «без всякого продолжения» и безволокитно[776][777].В губернской системе управления на провинциальные и уездные воеводские суды приходилась большая часть нагрузки по распутыванию различных дел. Такое обстоятельство было обусловлено тем, что в их ведении находилось население уезда, в том числе горожане выходили на них апелляцией. Уголовные дела судьи-воеводы рассматривали независимо от социального положения подведомственного сельского и городского населения, за исключением военных чинов. Население губернии на решения уездного и провинциального воеводского судов могло подать апелляцию губернатору, а в последующем, в случае неудовлетворенности, обыватели вовсе могли обратиться в Юстиц-коллегию и в Правительствующий сенат[778].
Во всей системе судопроизводства каждая из приведенных инстанций не только была апелляционной, но и контролирующей. С этой же целью в 1740-х гг. был восстановлен институт прокурорской службы, курировавший исполнение судебно-следственных дел1. Политические дела были подконтрольны Тайной канцелярии (Канцелярии тайных розыскных дел, Тайной экспедиции).
В правовом регулировании самодержавная власть придерживалась политики, строившейся на традиционно-юридических принципах феодальной эпохи. С одной стороны, воеводская юстиция XVIII в., как и вся российская система судопроизводства, основывалась на статьях Соборного уложения 1649 г., а также на «новоуказных» статьях. Воеводы дополнительно руководствовались Уставом воинским и его артикулами 1716 г., так называемыми «сыщиковой» (1683 г.) и «офицерской» (1719 г.) инструкциями, указами о производстве судебных дел 1723, 1731 и 1763 гг.
и др. Таким образом, законодательно-нормативная база позволяла воеводам воплощать в себе функции следователя, прокурора и судьи[779][780]. С другой стороны, в судебной практике вершители Фемиды ориентировались на традиционные нормы. К примеру, воеводы на территории Чувашии приводили «инородцев» к присяге и проводили следственные испытания по их шерти (вере)[781].Основным показателем результативности воеводского судопроизводства являлась раскрываемость правонарушений. Для анализа нами использованы решенные дела Чебоксарской, Цивильской, Ядринской, Курмышской уездных и Свияжской и Алатырской провинциальных канцелярий за 17281779 гг. (см. приложение 25). Из выявленных материалов следует, что воеводской властью по отношению к 89 осужденным, в зависимости от степени тяжести правонарушения и вины, вынесены как оправдательные, так и обвинительные приговоры. Из общего количества правонарушений на кражи приходится более 65 %, на долю разбоев - 6,7 %, убийств - около 4,5 %, а на
180 прочие преступления и проступки - 23,6 %. Такие сравнительные данные позволяют определить общую тенденцию совершаемых обывателями правонарушений и методов борьбы с ними на территории Чувашии.
В воеводской судебной практике учитывались смягчающие и отягчающие обстоятельства совершенных правонарушений (количество судимостей, возраст, признал вину или нет и т.д.). Приговоры воевод варьировались, начиная от постановлений с формулировкой «без наказания» и заканчивая телесными экзекуциями и ссылкой.
Оправдательные решения принимались в связи с отсутствием состава правонарушения, передачей подсудимого на «добрые» поруки. Судебные разбирательства экономического характера, например, о держании беглого, ограничивались возмещением владельцу «за пожилые годы»1. Также заканчивались мировыми долговые споры и некоторые дела о краже, что было приемлемым условием для воевод, чтобы закрыть дело. Воеводский суд также мог пойти навстречу истцу, когда тот принимал решение прекратить де- ло[782][783].
В ходе христианизаторской кампании в середине XVIII в. язычники, к примеру, могли уйти от наказания, приняв православную веру. Так, в 1745 г. чувашам-язычникам, грозившим одному за кражу битье кнутом, а другому за ложное доносительство - смертная казнь, им за восприятие христианства были вынесены оправдательные вердикты, и они были отпущены на свободу[784].Самым распространенным видом наказания было бичевание кнутом или плетью. В 40-60-х гг. XVIII в. правительство несколько смягчило при-
4 менение на практике наказание колодников кнутом, заменив плетью[785]. Например, в 1774 г. по отношению 19-летнего осужденного Е. Петрова судья-воевода счел необходимым дать снисхождение. Он приказал, чтобы его (так как он «по молодым своим летам годным состоит к военной службе»)
181 наказали лишь плетьми1. За многократное совершение подсудимыми краж или грабежей воеводы принимали довольно суровые приговоры со следующими формулировками: высечь кнутом, отрезать левое ухо или клеймить лоб и щеки словом «вор» или «тать», заковать в кандалы и выслать на вечную каторгу в Нерчинск, Рогервик[786][787]. На подсудимых также налагались мате-
3
риальные взыскания[788].
В случае бегства злоумышленника, а также когда ворованные вещи оказывались в канцелярии невостребованными их хозяевами, то воеводы, исходя из нормы закона, троекратно объявляли торги и выставляли изъятое и арестованное движимое и недвижимое имущество на продажу. Золото и другие драгоценности им следовало отсылать в Монетную канцелярию, а «годных в службу» лошадей полагалось предоставлять Военной коллегии[789].
С чего же начиналось воеводское расследование, какова была технология сыска и как выносились и исполнялись судебные вердикты?
В большинстве случаев все начиналось с челобитной, являвшейся основанием для заведения следственного дела и проведения воеводами досудебного расследования. Иногда достаточно было словесно известить о случившемся воеводе[790].
Из челобитных потерпевших видно, что воеводам часто приходилось заниматься раскрытием краж и грабежей[791]. Как правило, добычей злоумышленников становились вещи, утварь, мёд, деньги, скот, драгоценности и т.д. Кроме них в особом контроле у воевод были дела по рассле-дованию убийств, суицидов1. Были случаи, когда воеводы в соответствии с законодательством принимали решение «по тому делу суда не давать»[792][793].
При произведении следствия по государственным преступлениям[794] воеводы должны были сохранять секретность и проявлять оперативность. Согласно указам 1726 и 1730 гг., воеводы тайно расспрашивали заявителя и подозреваемых о «государевом слове и деле». Потом их пытали, и, удостоверившись в подлинности дела, готовили приказ о конвоировании в Москву в Тайную канцелярию (ранее - в Преображенский приказ). Подданные могли объявлять о «слове и деле» при свидетелях или рассказать во время след-
4 ственных мероприятий в канцелярии[795].
При обнаружении кражи или других правонарушений как потерпевший, так и любой обыватель округи, созывал жителей на сход. Зачастую сотники, десятники и старосты с односельчанами прибегали к потерпевшему на его крик о помощи[796]. Потерпевшая сторона, без какой-либо помощи воеводы, по горячим следам начинала на общинном уровне проводить собственное расследование. В первую очередь на месте происшествия сотники и пятидесятники при свидетелях осматривали и обыскивали место происшествия, в надежде на то, что не остались какие-либо вещественные улики. После поимки подозреваемых доставляли в воеводские канцелярии для «суда по форме»[797].
В расследовании воеводы старались соблюсти всю последовательность процедуры судопроизводства. Для сыска подозреваемых воеводы привлекали рассыльщиков (солдат из штатной команды), которые, согласно выданной инструкции, должны были совместно с выборными сотскими, десятскими или старостами произвести при свидетелях задержание ответчика и доставку
в канцелярию. В целях поимки правонарушителей на публичных местах объявлялось о розыске подозреваемых и об их особых приметах1. После поимки в воеводских канцеляриях с арестанта снимали первые показания без пыток. В протоколах фиксировались общие сведения о задержанном лице (имя, возраст, рост, национальность, крещен или нет, когда исповедовался, словесное описание его внешности)[798][799] и об обстоятельствах правонарушения. «Роспросы» заключенного сравнивались с изложенной в челобитной версией истца, что позволяло воеводе принять ряд решений для установления истины. Злоумышленников также проверяли дополнительно на причастность недавно совершенных правонарушений, произошедших на территориях соседних воеводских учреждений[800]. В конечном счете, истинность показаний подозреваемого проверялась в воеводских застенках трехкратной пыткой, очными став- ками[801], повальным обыском - сбором показаний («сказок») с населения округи, где проживал ответчик[802], а также, при необходимости, составлением описи его имущества[803].
В практике розыска главное было добиться, чтобы в показаниях истца, свидетелей и ответчика нашлась точка соприкосновения. Для этого следователи-воеводы прибегали к устоявшимся нормам допроса. Перечень вопросов готовился на основе челобитной с конкретными формулировками, чтобы услышать от допрашиваемого участника дела недвусмысленный ответ. «Во-
184 просные пункты» с учетом показаний сторон корректировались и в дальнейшем использовались на очных ставках и пытках1.
Кроме «роспросов», подсудимого подвергали пыткам, где ему трижды под истязанием приходилось давать показания. «Число наносимых ударов, - как отмечает исследователь Е.В. Анисимов, - в каждой пытке определяли следователи, которые исходили из обстоятельств дела, показаний пытаемого, его физических кондиций»[804][805]. Такое заключение справедливо и по отношению к воеводскому судопроизводству. В воеводских застенках использовался распространенный род пытки - поднятие на «виски» или иначе подвешивание на дыбе, сопровождавшееся битьем кнутом или плетью. Бичевание кнутом за кражу составляло от 15 до 20 и более ударов, а за разбойное нападение - от 20 до 40 и порою со жжением огнем[806].
Между тем священнослужители в воеводских застенках увещевали арестантов и свидетелей[807]. Духовенство в храмах приводило участников судебного расследования к присяге[808]. Кроме этого сельские служители церкви в пределах свих приходов становились участниками описания имущества ответчика, проведения повального обыска, выступая в качестве свидетелей и заверяя своей подписью подготовленные судебные материалы[809].
Гражданские дела воеводы рассматривали по известной схеме. Каждая тяжущаяся сторона представляла письменные доказательства на свои права. Все предъявленные крепости на землю, крестьян и другие приобщались к так называемой «Тетрати на улику» и по ним наводились справки[810].
Все собранные показания и приведенные улики стекались и обобщались в судейском повытье воеводских канцелярий. «Судейские» канцеляри-
сты подготавливали для воеводы экстракты следственных дел с изложением всей процедуры расследования и с выписками статей из Соборного уложения и других действующих указов. В современном понимании суда как такого не было, ибо судья-воевода был активным участником следственного процесса и ему в конце концов оставалось лишь вынести судебный приговор по делу. Для вынесения решения было важно, чтобы подсудимый во всем сознался, а показания сообщников и свидетелей не разнились.
Исполнение воеводского постановления ложилось на плечи палача и рассыльщиков (солдат штатной команды) канцелярии. К примеру, в середине XVIII в. при Чебоксарской воеводской канцелярии заплечным мастером («кнутобоицем») был И.М. Беспалов из солдатских детей1. В 1780-х гг. в г. Ядрине в должности ката находился И. Василев[811][812]. Наказания осужденного, видимо с целью профилактики правонарушений, ими приводились «на пуб- лишном месте з барабанном боем»[813]. Количество ударов кнутом могло доходить до 150[814]. После сечения кнутом подсудимого, согласно приговору, отпускали на волю или готовили к этапированию в места лишения свободы. Например, с января по март 1755 г. Ядринская воеводская канцелярия приговорила к ссылке в Рогервик 6 чел., на изготовление ручных и ножных кандалов кузнецу было отдано по 45 коп., а суточных кормовых денег было выделено по 1 коп.[815] Таких ссыльных должны были сопровождать выбранные из числа жителей округи, так называемые провожатые, которые караулили колодников от одного уездного города до другого. В целом в XVIII в. на трактах Российской империи непрерывный поток осужденных преступников, высланных на вечные работы Нерчинск, Рогервик не иссякал. Этот путь пролегал, в частности, и через территорию Чувашии[816].
Одним из важнейших признаков эффективности воеводской судебной системы являлось удовлетворение требований тяжущихся сторон. При этом необходимо обратить внимание на наличие у населения правовой культуры, проявляющейся в понимании закона «через представление о категориях справедливости и несправедливости, через отношения граждан и государства в лице его представителей, через разрешения конфликтных ситуаций с помощью судебных органов»1.
В качестве основного материала по исследованию правовой культуры населения края стали наказы ясачных чувашских и отчасти других крестьян Среднего Поволжья и Приуралья, поданные в Уложенную комиссию 1767 г. Из 15 наказов, выбранных для изучения, в 11 содержатся сведения о судопроизводстве. В каждом из них заключалось от 7 до 26 выявленных нами так называемых первичных элементов, относящихся к воеводскому суду. На основе 125 первичных элементов был составлен укрупненный ряд категорий (см. приложение 26). При укрупнении выделено четыре блока вопросов, где внутри каждого сконцентрировались взаимосвязанные и схожие категории: 1. О суде по форме; 2. Об участниках воеводского судопроизводства; 3. О характере и недостатках воеводского суда; 4. Об изменении порядка судопроизводства. Внутри укрупненных категорий учитывалась частота повторяемости первичных элементов.
В Петровскую эпоху, наряду с отделением суда от администрации, была установлена специальная форма ведения суда. С 1723 г. по 1780-е гг. «суд по форме» определил единый порядок судопроизводства, что было прогрессивным явлением своего времени. Однако на практике полный разрыв с нормами допетровского времени не произошел, ибо новое Уложенье, составление которого было начато в начале XVIII в., не увидело свет[817][818]. Такие условия
187 способствовали незаконной организации словесного суда, устраиваемого во- еводами1 и мирскими сходами во главе волостных сотских[819][820]. При этом обыватели Среднего Поволжья четко осознавали, что правительство законодательно обязало их обращаться к «суду по форме» в решении любых противоправных деяний. Согласно наказам они должны были идти в суд по форме в случае земельных тяжб, бытовых конфликтов, или «во всех больших и в самых малых претензиях» (п. 1.1).
В наказах 36,8 % претензий приходится на участников воеводского судопроизводства. Население выражало наибольшую обеспокоенность (6,4 %) по отношению к поверенным, которых нанимали как ответчик, так и истец (п. 2.1). В современном понимании ходоки-поверенные выступали в роли адвокатов - посредников между представителями власти и тяжущихся сторон; они знали процедуру воеводского судопроизводства и защищали интересы своих нанимателей. В реальности получалось так, что поверенные шли в суд не для поиска истины и справедливости, а ради наживы. Об этом говорят 6,4 % первичных категорий наказов (п. 2.2). Они не только разоряли ответчика и истца (п. 2.7), но и приводили их «ко извинению» и к «винности» перед победившей в суде стороной (п. 2.6).
В воеводском суде причины такого найма и неблагоприятного исхода дела кроились в самих обывателях, которые не знали законов, не разбирались в приказном делопроизводстве (пп. 2.1, 2.3). Также многие обыватели- заявители по бедности и из-за больших размеров судебных пошлин (2,4 %), взимаемых за подачу челобитных, не имели возможности их оплатить (п. 2.5). Значительная часть не обращалась в «суд по форме» из-за того, что пошлина превышала сумму иска (п. 2.8).
Что касается поверенных и свидетелей, привлекавшихся для составления различных справок (3,2 %), судей, чинимвших обиды и неправый суд, воров, наказывавшихся кнутом и не менявшихся в своем поведении, причи-
няли населению материальные издержки и моральное неудовлетворение (пп.
2.4, 2.9-2.22).
Общая оценка деятельности воеводского суда зависела от того, как налаживались взаимоотношения между участниками судопроизводства - истцом, ответчиком, поверенными, свидетелями, канцелярскими служащими и судьей-воеводой, и как был организован судебный процесс. В наказах обыватели обращают свое внимание на ряд недостатков воеводского суда. Во- первых, 4,8 % наказов относятся к категории, в которой по различным причинам населению наносились «многие волокиты, убытки и разорения» (п. 3.1). Пункт 3.2 позволяет уточнить, что отрицательное отношение населения к суду было связано с затягиванием судебного разбирательства (4,0 %). Во- вторых, выигранные судебные дела не позволяли взыскивать с виновных материальные затраты, понесенные во время суда (3,2 % - п. 3.3). В-третьих, вызывали недовольство со стороны местного населения письменное ведение мелких судебных дел (1,6 %), задержание участников судопроизводства в городах под караулом (1,6 %), выезд в суд во время страды, покупка гербовой бумаги (пп. 3.4-3.8).
В наказах обыватели предлагали изменить порядок судопроизводства. Этого вопроса касались более 38 % пожеланий из общего количества первичных категорий (п. 4). В пункте 4.1 население просило, чтобы кроме «суда по форме» отдельно был организован суд по мелким делам, например, как словесный, третейский, государственно-ясачный (8 %). Против «суда по форме» выступала незначительная часть населения (1,6 % - п. 4.8). Суды, как информируют 4,8 % данных, по мелким правонарушениям должны были перейти к выборным из однодеревенцев без «какого б ни было чину» или сотским, десятским (п. 4.2). В пункте 4.22 имеется категория, ограничивающая дворянам занимать должность судьи. Выборные судьи должны были иметь следующие функции: принимать челобитные и изветы, судить, собирать пошлину, взыскивать возмещение нанесенный морально-материальный ущерб в пользу истца и т.д. (пп. 4.11-4.15).
Следующим шагом по реформированию воеводского суда должно было стать упрощение процедуры рассмотрения дел. Оно заключалось в том, чтобы дела производились следствием преимущественно посредством сбора свидетельских показаний (3,2 %), выдачи подписок (1,6 %), без найма поверенных (0,8 %), без посылок во время страды (пп. 4.3, 4.4, 4.9, 4.10). Если подозреваемый давал признательные показания в совершении воровства, то его следовало выслать «в отдаленные места» (1,6 %), а за неоднократную татьбу - отдать в рекруты (1,6 %) (пп. 4.6-4.7). В группе сведений, представленной единичными случаями, за исключением пункта 4.5, наказы были направлены на минимизацию материальных затрат и их возмещение за счет подсудимых и снижения размера судебных пошлин (пп. 4.5, 4.16-4.21, 4.23-4.26).
Таким образом, из наказов видно, что воеводское судопроизводство не моглоа полностью удовлетворять потребности жителей края. Большие денежные затраты, канцелярская волокита сулили как истцу, так и ответчику разорение. Поэтому население в наказах просило власть организовать такой суд, который мог в их понимании устроить их претензии, обеспечить беспристрастность и справедливость.
Всё же представленная в наказах информация не раскрывает полную картину сложившейся практики функционирования судебной системы на местах. Судьи-воеводы, их аппараты управления, поверенные, состоятельные слои населения использовали суд в качестве инструмента обогащения и зло- употреблений[821]. Судьям-воеводам с канцелярскими служащими не всегда удавалось грамотно и безволокитно организовать судебное разбирательство. Если большинство уголовных дел воеводам удавалось завершить за срок от месяца до полгода или года, то гражданские дела, связанные с наследственными, земельными и иными спорами, тянулись очень долго. Нередко сроки решения гражданских дел затягивались и по вине самих тяжущихся сторон. Например, дело о разделении наследства между канцеляристом Кокшайской воеводской канцелярии А. Казанцевым и помещицей М.И. Шаховой продол
жалось с 22 февраля 1749 г. по 3 марта 1753 г., а спор о дележе имущества Н.М. Трушенникова затянулся на два десятилетия и был решен лишь в октябре 1765 г.1
Уездным и провинциальным воеводским канцеляриям при разборе гражданских дел часто приходилось обращаться за консультацией и наведением разного рода справок в различные центральные и местные вышестоящие учреждения. В связи с этим сроки рассмотрения дел затягивались. Затягивание канцелярскими служащими дела или неправильное вынесение приговора воеводами позволяли им греть свои руки, а участники суда несли большие расходы. Так, в 1772 г. Свияжская провинциальная канцелярия была обеспокоена тем, как идет следственное дело по исковому челобитью Чебоксарского Спаса-Преображенского монастыря с деревенскими жителями Чебоксарского уезда. Провинциальные власти требовали от воеводы г. Чебоксары выяснить, «по каким случаем то дело завалилось» и нет ли за повытчиком И. Мартыновым какой-либо «фальши»[822][823]. За время судебных тяжб незаконно изъятые ответчиком земли или имущество наносили истцу большой убыток. По подсчетам челобитчика канцеляриста Ф.Н. Трушенникова с 1742 по 1751 г. с его отцовской мельницы и сенных покосов он потерял свыше 900 руб.[824] По решению казанского губернатора было приказано взыскать с бывшего чебоксарского воеводы князя А.А. Путятина и подьячего с припи- сью Я. Смирнова в пользу государства 500 руб.[825]
Дополнительным бременем ложились на местное население различные поборы, собиравшиеся канцелярскими служителями во время досудебного расследования. Например, новокрещеные чуваши д. Тоганашево Чебоксарского уезда заявили подполковнику А. Свечину о том, что нарочные солдаты, приезжая за ответчиком, за каждый приезд брали от 70 коп. до 2 руб. Кроме этих издержек «с челобитчика, так и ответчика воеводы прежде бывшие и
191 ныне имеющиеся, так же и приказные служители берут деньги по 50 коп. и по рублю и больше с человека»1.
Местное население непрерывно обращалось за справедливостью к губернатору, в Юстиц-коллегию и даже в Сенат. Так, жалобы жителей д. Второй Степановой о злоупотреблениях цивильского посадского человека П.Л. Демяшева остались не услышанными ни воеводой, ни состоявшим «у защищения» новокрещен титулярным советником Мякишевым, ни другими должностными лицами местных и центральных учреждений. В экстракте подполковника А. Свечина показано, что они при подаче только челобитен выплатили Мякишеву 8 руб. 90 коп., в Цивильском магистрате за гербовую бумагу 85 коп., подьячему О. Чеадаеву 1 руб., майору следственной комиссии Анушкину 15 руб., поверенному г. Козьмодемьянска посадскому человеку И. Сидорову за ходатайство в следственную комиссию 13 руб., за гербовую бумагу 55 коп. и т.д. Безуспешны были обращения степановцев в Юстиц-коллегию и в Сенат[826][827].
С введением в уездах воеводских канцелярий крепостные дела перешли под юрисдикцию областных правителей и находились в этом ведомстве вплоть до 1780-х гг. Крепостные дела вели специальные приказные служащие. К примеру, еще в 1716 г. в Чебоксарах в земской избе нотариальные обязанности исполняли надсмотрщик подьячий П. Ушаков и писец Н. Трушеников[828]. С учреждением при Свияжской провинциальной канцелярии крепостной конторы в 1728 г. в ее штате писцами состояли В. Попов и А. Бесхлебницын[829]. В 1735 г. в Алатырской крепостной конторе надсмотрщиком был выбран подканцелярист И. Михайлов, а в 1779 г. - И.М. Фурсов[830].
По данным законодательных и сохранившихся делопроизводственных материалов воеводских канцелярий и крепостных контор, канцелярские слу-
192 жащие назначались на должности надсмотрщика и писца с разрешения воеводы. По именному указу от 18 июня 1731 г. воеводы обязаны были выбирать на двухлетний срок и утверждать на должность надсмотрщика из «самых добрых и правдивых» канцелярских людей. Провинциальные воеводы выдавали им прошнурованные и заверенные печатями книги1. Они исполняли свои функции согласно внутренней организации деятельности воеводских учреждений, в частности с учетом предписаний Инструкции надсмотрщикам крепостных контор 1738 г.[831][832] и других нормативных актов, изданных до 1781 г.
Главной задачей крепостных контор являлось регулирование имущественных и обязательственных отношений в обществе. В ходе их деятельности оформлялись различные правовые акты: купчие, закладные, сделочные, поручные, наемные, заемные и др. Часто на их основе судебными органами разрешались наследственные и спорные дела.
В 1742 г. алатырских крепостных дел надсмотрщик придал юридическую силу продаже А.С. Масловым дворового места в Алатыре И.И. Тимофееву за 8 руб.[833] В 1753 г. извозчики д. Карачюры Чебоксарского уезда договорились с купцом К. Кадомцовым о перевозке из Чебоксар до Санкт-Петербурга «красного яфатного товара и сала на 63 подводах» за 334 руб. 80 коп.[834] В 1756 г. чувашские крестьяне с. Богородское Первые Хор- малы тож Шерданской волости Чебоксарского уезда заняли на мирские нужды 60 руб. и сдали заимодавцам из д. Сурский Майдан на пять лет мельницу на р. Хорамалке и сенные покосы. Все эти сделки юридическую силу получили в Чебоксарской крепостной конторе[835]. В 1765 г. Алатырской провинциальной канцелярии канцелярист К.П. Зеленин представил в крепостную контору поручную запись. В акте указывал, что «выбран он канцелярскими слу- жительми в будущие 1765 и 1766 годе для зборы с крестьян пошлин денежной казны надсмотрщики». Условия поручного документа были направлены
на то, чтобы в случае недостачи казенных средств или хищений, надсмотрщик должен будет возместить утраченные суммы путем продажи дворового места и пожитков. Дополнительно за него поручались трое горожан1. 19 декабря 1771 г. и 9 февраля 1772 г. в крепостной конторе Алатыря были оформлены явленные отпускные, дающие право дворовым людям жены архитектора А.П. Евлашева С. Степановны после ее кончины уйти «на волю»[836][837].
В практике исполнения воеводами нотариальных функций важно было навести справки по совершаемым сделкам, что можно встретить в протоколах уездных и провинциальных канцелярий. К примеру, 15 апреля 1779 г. чебоксарский мещанин Ф.И. Елкин договорился о продаже в Чебоксарах двора с свияжским купцом И.И. Кулеховым. До процедуры оформления воевода хотел разузнать от администрации Чебоксарского магистрата: «нет ли на нем Елкине. казенных и. партикулярных домов»[838].
Итак, воеводское судопроизводство и институт нотариата регулировали правовые основы в обществе и играли огромную роль в сохранении устоев абсолютизма. Воеводы, осуществлявшие суд на территории Чувашии, применяли на практике нормы закона, позволявшие нерусскому населению в случае принятия православия уйти от судебного преследования и наказания. Несмотря на развитость судебной системы, население в наказах указывало на ряд недостатков воеводского судопроизводства. Порядок воеводского расследования и суда нуждался в корректировке и упрощении, в частности путем передачи части судебных полномочий воевод другим должностным лицам, организации суда по мелким делам, возложении судебных функций представителям местного самоуправления.
3.4.
Еще по теме Судебные и нотариальные функции:
- § 2 Формирование и деятельность губных учреждений.
- § 3 Организация и функциональная характеристика земских органов.
- ПРИЛОЖЕНИЯ
- § 2.4. Консульская правовая помощь по уголовным делам
- ОГЛАВЛЕНИЕ
- ВВЕДЕНИЕ
- Учреждение провинций и функционирование органов воеводского управления в 1719-1727 гг.
- Реформы системы местного управления и правовое регулирование деятельности воеводских учреждений в 1727-1781 гг.
- Судебные и нотариальные функции
- Взаимодействие воеводской власти с органами общинного самоуправления и различными социальными группами
- ЗАКЛЮЧЕНИЕ
- § 1. Виды, формы и стадии контроля гражданского общества за государственным аппаратом
- Понятие правовой культуры в рамках многообразия теоретикометодологических подходов
- Правовоспитательная и образовательная политика Республики Таджикистан
- Роль правоохранительных органов и институтов гранщанского общества в организационно-правовом механизме защиты информационных прав и свобод человека и гражданина в Российской Федерации
- БИБЛИОГРАФИЯ