Причины, цели и задачи создания особого наместничества на Дальнем Востоке: международный и внутриполитический аспекты

Процесс создания отдельного регионального управления на Дальнем Востоке в форме наместничества освещался в мемуарах непосредственных участников событий¹ и работах современников^[916][917].

следние работы, написанные в рамках этого подхода, проанализированы в историографических разделах работ И. В. Лукоянова¹.

Второй подход, предложенный в 1990-е годы А. В. Ремневым, поми­мо внешнеполитических обстоятельств, анализирует создание наместниче­ства в рамках общегосударственной административной реформы, направ­ленной на ликвидацию ведомственной разобщенности всех уровней верти­кали власти, и формирование сильной местной администрации ^[920][921]. Подход предполагает, на основании институционального подхода, смещение ис­следовательского акцента с внешних причин учреждения наместничества на рассмотрение структуры управления как внутри административно­территориального образования, так и выявление его места в администра­тивном устройстве Российской империи в целом. Данный подход пред­ставлен в работах российских историков, написанных в 2000-е годы ^[922][923].

Создание особого наместничества нельзя рассматривать вне контек­ста общих тенденций пореформенного развития российской государствен­ности.

4 стороны императора .

Сибирская административная реформа 1895 года стала первым ша­гом на этом пути. А. В. Ремнев в исследованиях по истории администра­тивной политики правительства Российской империи в сибирском регионе

связывает проблемы управления всех азиатских окраин с плохой коорди­нацией деятельности различных ведомств в центре и на местах: «Отсутст­вие единства в правительственной политике в Петербурге транслировалось на региональный уровень, усложняя проблему координации решений ми­нистерств, действующих по отраслевой вертикали, и генерал- губернаторов, призванных по властной горизонтали реализовать единство территориального управления»¹. Открытым оставался вопрос о пределах самостоятельности начальствующих лиц в регионе, где основы государст­венной и гражданской жизни нужно не охранять, как в губерниях, управ­ляемых на общих основаниях, а создавать. Заложив в систему местного управления полосы отчуждения КВЖД и Квантунской области основы российской управленческой модели, правительство создало, тем самым, условия для распространения на арендованные территории проблем мини­стерского управления, так и не решенных в ходе административных ре­форм XIX века.

На рубеже XIX-XX веков функции межведомственной координации, при отсутствии объединенного правительства, продолжали исполнять раз­личные временные комитеты и особые совещания. Самой успешной, без­условно, была деятельность Комитета Сибирской железной дороги (1892-1905 гг.), который ненадолго снизил несогласованность мини­стерств в вопросах дальневосточной политики. Инициативу проявляла и местная администрация.

Вектор административного развития региона изменился в конце XIX века в связи с событиями в Маньчжурии. Получение концессии на строительство железной дороги в Маньчжурии (1897 г.), заключение кон­венции о Порт-Артуре (1898 г.), иностранная интервенции и российская оккупация северо-восточной Маньчжурии (1900 г.) подняли проблему ад­министративно-территориальной организации зоны российского влияния в

дальневосточном регионе. Все большее значение, наряду со сложившими­ся административными центрами в Хабаровске и Владивостоке, приобре­тал новый центр военно-политического управления в Порт-Артуре. Веду­щую роль в комплексном освоении русскими людьми Маньчжурии начал играть Харбин. Данные процессы заложили основы для формирования но­вой административной и территориальной конфигурации.

Точка зрения правительства и руководства Приамурского генерал- губернаторства на вопросы организации управления регионом разошлись с началом железнодорожного строительства в Маньчжурии. Администра­тивное развитие КВЖД было выведено из-под контроля генерал- губернатора. В 1897 году С. М. Духовской предложил министерству внут­ренних дел обсудить в Петербурге возможность создания «особого орга­на», способного объединить решение строительных, административных и торговых задач в зоне полосы отчуждения. Эту позицию он изложил во всеподданнейшем отчете Николаю II^[926].

На Квантунском полуострове с начала его освоения имелись про­блемы управления. Они вытекали из традиционного соперничества воен­ного и морского ведомства. Передача главного управления представителю морского министерства вызывала противостояние военных, сомневавших­ся в достаточной подготовленности адмиралов к командованию сухопут­ными войсками.

На начало ХХ века в зоне российского влиянии на Дальнем Востоке одновременно существовали три не связанные между собой структуры гражданского управления с различной подчинённостью:

1) Приамурское генерал-губернаторство с подчинением МВД;

2) полоса отчуждения КВЖД и город Дальний, гражданское управ­ление которыми осуществляла частная компания - Общество КВЖД, под высшим надзором министра финансов;

3) Квантунская область, гражданская администрация которой нахо­дилась в ведении военных.

Подобный порядок, по мнению И. В. Лукоянова, не добавлял новых проблем в административную практику местных органов¹, но и не способ­ствовал решению существующих. Тяжесть проблем дальневосточного управления сознавал и Николай II, о чём писал в своём дневнике военный министр А. Н. Куропаткин. По его словам, император отмечал, «что при­знает положение на Дальнем Востоке тревожным не столько из-за японцев, сколько из-за розни, которая существует на месте между представителями военного и финансового ведомств»^[927][928].

Поступательное развитие российской административной модели на арендованных территориях осложнилось боксерским восстанием 1900 го­да, введением в Китай интернационального экспедиционного корпуса для его подавления и оккупацией Маньчжурии российскими войсками. В пра­вительственных кругах Петербурга стало распространяться мнение о необ­ходимости воспользоваться ситуацией и аннексировать Маньчжурию (или ее часть). Эти события повлияли на дальневосточную политику в целом и легли в основу формирования «нового курса»^[929], предложенного императо­ром, частью которого стала региональная административная реформа.

В правительственных кругах существовало три точки зрения на судьбу Маньчжурии. Представители умеренного курса (С. Ю. Витте и В. Н. Ламз- дорф) хотели как можно быстрее восстановить «особые» доверительные от­ношения с Поднебесной. Аннексия Маньчжурии, по мнению С. Ю. Витте, станет сигналом великим державам к разделу Китая^[930]. Его поддерживал ми­нистр иностранных дел В. Н. Ламздорф, предлагавший при заключении со­глашения о ликвидации последствий боксерского восстания выдвигать Ки­таю реальные условия: признание за российским капиталом преимуществен­ного положения в Маньчжурии и недопущения иных иностранцев^[931].

В среде высших военных сформировался жесткий курс на удержание Маньчжурии. Самым видным его сторонником был Е. И. Алексеев, счи­тавший, что ослабление позиций России в Маньчжурии сделает возмож­ным новые волнения среди местного населения и снимет все препятствия на пути возрастающей агрессии Японии¹.

Компромиссную позицию занимал А. Н. Куропаткин, выступавший против преждевременного вывода русских войск из Маньчжурии, но не настаивавший на ее безоговорочной аннексии. Дальнейшие перспективы Маньчжурии в его планах были туманными, поскольку отсутствие единст­ва в официальных кругах по вопросам дальневосточной политики породи­ло целый спектр предложений: от обмена территории Квантунской области на Северную Маньчжурию (где меньше китайского населения) до превра­щения этой территории в вассальное государство, подобное Бухарскому ханству^{[932][933][934]}.

Еще до завершения международной интервенции в Китае начались русско-китайские переговоры о возвращении Маньчжурии. Для организа- 3

ции управления на время оккупации три российских министра на совме­стном совещании в Ялте 31 октября 1900 года разработали «Основания русского правительственного надзора в Маньчжурии»^[935], передавшими гра­жданскую власть местной китайской администрации, но под строгим кон­тролем российских военных комиссаров. Документ должен был стать ос­новой для подписания соглашений с цзянь-цзюнями и общего договора с правительством богдыхана^[936].

Присутствие русских войск вызывало беспокойство не только в Ки­тае, но также в Англии и США. Но больше всего азиатские амбиции се­верного соседа волновали Японию. Осуществляя свою дальневосточную программу, С. Ю. Витте в последние годы XIX века отказался от Кореи,

чтобы сосредоточиться на Маньчжурии. Япония еще со времен перегово­ров в Симоносеки по окончании японо-китайской войны 1894-1895 гг. предлагала официально разграничить сферы влияния: господство России в Маньчжурии в обмен на свободу действий Японии в Корее. Однако Нико­лай II на это не пошел¹. Не встретив понимания в Петербурге, Япония 30 января 1902 года заключила оборонительный союз с Великобританией^[937][938]. Нежеланием прийти к компромиссу, Россия подтолкнула своих соперни­ков на Дальнем Востоке к объединению.

Переговоры с Китаем об эвакуации русских войск начались в августе

1900 года и оказались тяжелыми^[939]. Первоначальные условия, разработан­ные совместно тремя министрами и одобренные императором, 3 февраля

1901 года передали китайскому посланнику в Петербурге Ян Ю. В обмен на вывод войск, Россия требовала для себя исключительных привилегий: нахождение войск в Маньчжурии; назначение и увольнение местных чи­новников только с согласия России; введение в Цзиньчжоу автономного управления; возмещение ущерба, нанесенного ихэтуанями КВЖД, предос­тавлением концессий^[940]. Китайские дипломаты выбрали единственно воз­можную тактику: тянули время, выпрашивали уступки, а в случае отказа организовывали «утечку» информации, надеясь на противодействие Рос­сии со стороны других держав. Окончательный вариант соглашения, под­писанный 26 марта (8 апреля) 1902 года^[941], содержал куда меньше выгодных условий для России. Российское правительство обязалось вывести войска из Маньчжурии в три этапа до 26 сентября 1903 года Россия получила под­тверждение контракта на постройку КВЖД и особое положение Россий­ской империи в Маньчжурии. Для Китая закреплялось обязательство не строить железные дороги в Маньчжурии без предварительного согласия с Россией и право обсуждать «численность находящихся в Маньчжурии

войск, подлежащих увеличению или уменьшению при своевременном о сем оповещении русского правительства» (ст. 3). Никаких преимуществ для России на приобретение концессий соглашение не предусматривало. Посланник в Китае П. М. Лессар, представлявший российскую сторону на подписании соглашения, излагая в письме к руководителю внешнеполити­ческого ведомства ход переговоров, заметил, что хотя это и немного, но дальнейшее военное присутствие настроит против нас Китай, который под влиянием англо-японского союза уже «стал мечтать об удалении нас из Маньчжурии»¹. Это создаст условия для постоянной напряженности, чем воспользуются в своих целях все недоброжелатели. Однако дипломат был оптимистичен, поскольку считал, что сам текст соглашения (ст. 2) содер­жал оговорку, предусматривающую возможность неисполнения его усло- вий^[942][943]: «Русское правительство... соглашается, буде не возникнет смут, и об­раз действий других держав тому не воспрепятствует, вывести постепенно все свои войска их пределов Маньчжурии»^[944]. Россия могла приостановить эвакуацию в случае беспорядков и активных действий других держав в ущерб российским интересам в Маньчжурии.

Русско-китайское соглашение о Маньчжурии означало провал даль­невосточной политики С. Ю. Витте и российской дипломатии в целом^[945]. Обстановка усугублялась тем, что начиная с 1898 года в борьбу за влияние на императора по вопросам усиления российского присутствия на Дальнем Востоке вмешалась близкая ко двору и непосредственно к императору группа дельцов во главе со А. М. Безобразовым, названная современника­ми «безобразовским кружком»^[946]. Свою деятельность они направили, преж­

де всего, против министра финансов С. Ю. Витте, планируя полностью от­странить его от дальневосточных дел. Их трудами в начале ХХ века в дальневосточной политике параллельно существовали два курса: царский официальный и царский неофициальный («безобразовская политика»)¹.

В российской и зарубежной историографии анализу личных взаимо­отношений в окружении последнего российского императора как фактору, имевшего определяющее влияние на формирование политического курса России, итогом которого стала война с Японией, посвящена обширная ли- тература^[947][948]. По мнению канадского историка Д. Схемельпеннинка ван дер Ойе, «роль Безобразова была мимолетной»^[949], но в правительственных кру­гах Петербурга было много сторонников его бескомпромиссной позиции по вопросу вывода войск из Маньчжурии. Резолюции совещаний, прохо­дивших одно за другим после завершения первого этапа эвакуации 26 сен­тября 1902 года, отражали единство взглядов только в одном - Маньчжу­рия должна или присоединиться к России или стать от нее зависимой^[950], для чего всеми силами затянуть вывод войск. Однако на тот момент реальных рычагов давления на Китай, для решения Маньчжурского вопроса, у Пе­тербурга не было. Три министра сплотились в противодействии растущему влиянию А. М. Безобразва. Но, несмотря на кажущееся единство, во взгля­дах на перспективы и методы решения Маньчжурского вопроса все трое оставались при своем мнении^[951][952]. В этих условиях наиболее приемлемым для участников особых совещаний показалось решение обусловить эвакуацию рядом гарантий и на время согласования позиций сторон вывод войск при- 6 остановить .

До сведения китайского правительства российские условия были до­ведены в ноте от 5 апреля 1903 года Выдвинутые на первый план условия предусматривали запрет передачи под любым предлогом покинутых рос­сийскими войсками территорий третьей стороне; запрет иностранцам от­

крывать консульства и вести свободную торговлю в Маньчжурии; недо­пущение иностранцев в администрацию Маньчжурии. Правительство Поднебесной в этой попытке российской стороны начать новый перего­ворный процесс увидело желание затянуть эвакуацию войск и сорвать вы­полнение условий договора от 26 марта 1902 года¹.

Неизвестно, кому первому пришла на ум идея «об учреждении вне­ведомственного органа для управления всей нашей окраиной на Дальнем Востоке в лице Наместника» - самому статс-секретарю А. М. Безобразову^[953][954]или Н. Г. Матюнину, долгое время служившему на Дальнем Востоке^[955]. «Единомышленники» сумели использовать объективно назревшую на тот момент потребность в концентрации власти в одних руках с целью устра­нения министров от руководства дальневосточными делами.

А. В. Ремнев считает, что изначально стремления «безобразовцев» были направлены не на создание местного «объединенного правительст­ва», а на вывод Дальнего Востока из ведения министров (прежде всего С. Ю. Витте) и создание здесь самостоятельной власти^[956]. Убеждения Нико­лая II были пущены в ход все аргументы, вплоть до поиска наилучшего способа сближения центра и окраины и самоокупаемости дальневосточно­го региона. Делались ссылки на исторические примеры управления други­ми российскими окраинами, прежде всего Кавказом. Тяготясь активностью С. Ю. Витте и «устав от препирательств своих министров»^[957], император решил принять на себя высшее руководство делами Дальнего Востока.

Вопрос о форме региональной самостоятельности стал приобретать актуальность на заседаниях Особых совещаний весной 1903 года. По мере приближения второго этапа эвакуации среди определенной части главных деятелей дальневосточной политики крепло желание прекратить политику

уступок. На Особом совещании 26 марта (8 апреля) 1903 года¹ в присутст­вии Николая II, главным вопросом была деятельность лесопромышленного товарищества на р. Ялу (Корея)^[958][959]. А. М. Абаза, выступавший как основной докладчик, озвучил идею о необходимости единоначалия в руководстве Дальним Востоком. Его поддержал министр внутренних дел В. К. Плеве, поднявший проблему объединения деятельности ведомств. Несмотря на то, что никаких организационных предложений выработано не было, пере­дачей контроля над Ялунцзяньской концессией Е. И. Алексееву были рас­ширены полномочия главного начальника Квантунской области. Этим, как считает А. В. Милежик, Николай II «сделал первый шаг к сосредоточению власти на Дальнем Востоке в одних руках»^[960].

Затягивание китайской стороной переговоров о гарантиях россий­ских интересов в Маньчжурии подтолкнуло императора к следующим ша­гам в данном направлении. 2 (15) мая 1903 года император отправил Е. И. Алексееву телеграмму, где сформулировал цель «нового курса»: не допустить распространения в Маньчжурии чьего бы то ни было влияния. Для этого император намерен сосредоточить в руках адмирала «высшее и ответственное на Дальнем Востоке управление по всем ведомствам» под своим непосредственным руководством. Определялась главная задача на ближайшее время: «Не останавливаясь перед нужными расходами, поста­вить нашу боевую готовность на Дальнем Востоке в полное равновесие с нашими политико-экономическими задачами». Общий смысл телеграммы не оставлял сомнений в решимости Николая II «отстоять наше право на исключительное влияние в Маньчжурии», тем более странно, что «новый курс» преподносился как следствие «принятого решения точно исполнять договор 26 марта 1902 года»^[961]. Это, по мнению А. Малоземова, демонстри­

ровало двойственность политики и неуверенность монарха в правильности 1

принятого решения .

Послание императора Е. И. Алексееву было доведено на Особом со­вещании 7 мая 1903 года до сведения присутствующих: министров финан­сов - С. Ю. Витте, иностранных дел - В. Н. Ламздорфа, внутренних дел - В. К. Плеве, замещавшего военного министра начальника Главного штаба В. В. Сахарова, статс-секретаря А. М. Безобразова, контр-адмирала А. М. Абазы и полковника. Вогака^[962][963]. А. М. Безобразов, только что вернув­шийся из Порт-Артура, и К. И. Вогак говорили о слабости России на Даль­нем Востоке и настаивали на усилении военного присутствия в Корее и Маньчжурии. Сахаров и поддержавший его Витте заявили, что если для предотвращения войны с Японией нужно отказаться от концессии на р. Ялу, то это необходимо сделать. Вследствие противоречивой и тревож­ной информации, поступавшей с Дальнего Востока, В. К. Плеве предложил создать в Петербурге специальный орган для решения всех дальневосточ­ных вопросов. Совещание утвердило все пункты телеграммы императора к начальнику Квантунской области и санкционировало лесную концессию на р. Ялу как одно из главных средств достижения поставленных целей, отменив тем самым постановления Совещания 26 марта 1903 года.

О принятых на Совещании решениях Е. И. Алексееву сразу же со­общил полковник К. И. Вогак. В письме он набросал контуры будущей ад­министративной организации Дальнего Востока:

1) в наместничество войдут Квантун, Приамурье и Маньчжурия;

2) высшее руководство примет непосредственно император;

3) делопроизводством сосредоточится в Особой канцелярии, куда будет поступать переписка от наместника с перенаправлением ее в соот­ветствующее министерство;

4) возможно создание совещательного особого Комитета (наподобие Кавказского) под председательством императора^[964].

А. В. Ремнев связывает дату окончательного решения вопроса о на­местничестве не с «официальной» деятельностью Особого совещания

7 мая, на что указывает А. В. Милежик¹, а со всеподданнейшим докладом А. М. Безобразова от 20 июля и запиской от 23 июля 1903 года по резуль­татам его поездки в июне - июле 1903 года на Дальний Восток и участии в Порт-Артурских совещаниях 18-28 июня 1903 года. Учитывая колебания императора, ожидавшего итогов Порт-Артурских совещаний, точка зрения А. В. Ремнева кажется более обоснованной. Результаты десятидневной дискуссии, в центре которой были все те же вопросы об эвакуации и о ле­сопромышленном товариществе на р. Ялу^[965][966], в очередной раз продемонст­рировали отсутствие единства во взглядах на перспективы российского присутствия в Маньчжурии^[967]. Именно «препирательства» министров, их неспособность выработать единую позицию по вопросам, нерешенность которых ставила под угрозу все российские достижения в регионе, утвер­дили Николая II в правильности намеченного курса на выделение Дальнего Востока в самостоятельное управление. Несмотря на то, что поддержки со стороны участников совещаний^[968] предложения А. М. Безобразова не полу­чили, для императора, вероятно, это уже было неважно. Представленные после поездки отчеты статс-секретаря эту позицию только усилили.

А. Н. Безобразов устно и письменно старался убедить Николая II, что отдаленность края от центра является «преградой для правильного между собой управления, исходящего одновременно из разных ведомств. От это­го получается децентрализация в центре, а на местах - разъединение вла­сти при фактической безответственности как правящих, так и исполни­тельных органов». Вторая причина выделения Дальнего Востока в само­стоятельное управление виделась статс-секретарю в сложной военно­политической обстановке в Азиатско-Тихоокеанском регионе, где «требу­

ется интенсивная борьба для утверждения там нашей государственности». Конечная цель этой борьбы - утверждение российской гегемонии на Даль­нем Востоке для успешного противостояния желтой расе и влиянию веду­щих европейских стран. Оптимальный способ достижения поставленной цели А. Н. Безобразову виделся в объединении всего военно­политического ресурса в одних руках. Логика рассуждений и убедитель­ность доводов окончательно уверили императора в правильности выбран­ного курса¹.

Сообщая о своих планах Е. И. Алексееву, А. М. Безобразов объяснял «кандидату в наместники», что изменения будут осуществляться поэтапно. Сначала объединят «военно-политическую сторону дела», с предоставлением от императора соответствующих полномочий, затем проведут администра­тивные и экономические реформы^[969][970]. Но адмирал не соглашался принять столь ответственный пост, несмотря на личную просьбу Николая II. Всю первую половину 1903 года его «засыпали» телеграммами из Петербурга «безобра- зовцы» с просьбой об этом «одолжении»^[971]. Однако Е. И. Алексеев в письме к А. М. Безобразову от 21 января 1903 года заявил, что после 40 лет службы не располагает достаточными силами для деятельности «при новой служебной обстановке»^[972], и начал поговаривать об отставке.

26 июля К. И. Вогак в телеграмме, достаточно резко, сообщил Е. И. Алексееву о решении императором вопроса с учреждением наместни­чества и об отсутствии альтернативной ему кандидатуры на должность на­местника. Как генерал свиты, знавший мнение Николая II «из первых уст», он намекнул Е. И. Алексееву о недовольстве монарха его несговорчиво­стью, в то время как «со стороны государя сделано все, чтобы облегчить Ваше положение, как постепенное расширение круга Ваших обязанностей, так и дарование всех средств для выполнения важнейших государственных задач». В конце телеграммы, К. И. Вогак уверил Е. И. Алексеева, что «толь­ко Вы можете выполнить во всем объеме волю государя»^[973]. «Безобразовцам» адмирал был необходим как «символ» проведения их политики в государст­

венных интересах в противовес «меркантильной» политике С. Ю. Витте. По мнению А. М. Безобразова, министерство финансов увлекалось только тор­гово-промышленными соображениями, мало заботясь о государственной цели, которая достигается лишь выдвижением на первый план военно­стратегических задач при взаимодействии военных и морских сил¹.

30 июля 1903 года вышел именной высочайший указ Правительст­вующему Сенату об образовании из Приамурского генерал-губернаторства и Квантунской области особого наместничества на Дальнем Востоке (да­лее - указ о наместничестве - К. В. П.), передавший важнейшие дела управления в «Особый комитет» под личным председательством импера­тора, состоящий «из лиц, Нашим доверием к участию в нем призванных»^[974][975].

Высшая власть по всем частям гражданского управления на террито­рии Приамурского генерал-губернаторства, Квантунской области, и выс­ший надзор на полосе отчуждения КВЖД изымалась из ведения мини­стерств, и передавались наместнику. Его наделяли дипломатическими полномочиями для развития отношений этих областей с соседними госу­дарствами и правом решения на месте всех возникающих вопросов. Наме­стнику поручалось разработать «Положение об управлении областями Дальнего Востока» и представить в Особый комитет по делам Дальнего Востока на утверждение. Обращает внимание поспешность введения наме­стнического управления, в результате чего не были составлены специаль­ные инструкции руководству. Высочайшим повелением на период разра­ботки нового закона было указано основываться на рескрипте кавказскому наместнику от 30 января 1845 года^[976], где указывался объем полномочий этого должностного лица во взаимоотношениях с центральными и мест­ными учреждениями.

Наместническое управление определялось как самостоятельное, не­зависимое от министерств, с прямым подчинением императору и Комитету по делам Дальнего Востока. Отношения между центральными и местными

учреждениями впредь должны были осуществляться только через намест­ника. Ему подчинялись военно-морские силы на Тихом океане, войска Приамурского военного округа ¹ . Резиденцией наместника определили Порт-Артур. С. Ю. Витте ничего не оставалось делать, как официальной телеграммой от 6 августа запросить у наместника порядок прохождения дел финансового управления: желает ли тот немедленно принять их в свое производство или сохранит на какое-то время прежний порядок разреше­ния финансовых дел по представлениям местных органов^[977][978]. Аналогичные телеграммы отправили наместнику все руководители ведомств. Желание императора провести административную реформу на Дальнем Востоке не было секретом, но официальная публикация указа о создании наместниче­ства для большинства министров стала неожиданной. Отстранение мини­стерств от подготовки указа означало отход от официальной процедуры законотворчества.

Учреждение подобного административно-территориального объеди­нения стало беспрецедентным в истории государственного управления Российской империи. Впервые с момента разработки основ генерал- губернаторского и наместнического управления Учреждением губернским 1775 года наместник становился инстанцией между царем и генерал- губернатором, то есть создавалась еще одна инстанция высшей региональ­ной власти, хотя в проектах управления Дальним Востоком Приамурское генерал-губернаторство планировалось упразднить. В наместничество бы­ли объединены огромные по протяженности территории, не имевшие в ря­де случаев общей границы, с различным административно-правовым и международно-правовым статусом.

Создание наместничества во главе с «родственником» императора ^[979]было воспринято Японией как косвенное включение всей Маньчжурии в

состав Российской империи, что не способствовало разрешению имевших­ся между двумя странами противоречий по вопросам разграничения сфер влияния в Маньчжурии и Корее.

Без сомненья, основной причиной учреждения наместничества стала попытка реализации активной внешнеполитической программы на Даль­нем Востоке. Укрепление позиций России в Китае и Корее было необхо­димо для ее подтверждения статуса «великой державы»¹. Поводом, под­толкнувшим императора к мысли о необходимости реформировать управ­ление на Дальнем Востоке, стал поиск путей выхода из кризиса, вызванно­го заключением русско-китайского договора 26 марта 1902 года о выводе войск из Маньчжурии. Стало понятно, что мирными экономическими средствами (вариант С. Ю. Витте) решить вопрос усиления присутствия Российской империи в регионе и установления полного контроля над Маньчжурией не удается. Россия, на начало ХХ века, не имела возможно­сти участвовать на равных с ведущими европейскими державами в «битве экономик» за преобладающее влияние в Азии. Для освоения Дальнего Востока, превышавшего по размерам площадь Германии, Австро-Венгрии, Бельгии, Голландии и Дании вместе взятых, оказалось недостаточно про­тянуть одноколейную железную дорогу. Это в конце карьеры, пережив крах своей дальневосточной политики, понял и С. Ю. Витте.

Требовались не только финансовая поддержка со стороны государст­ва, но и длительное, комплексное развитие российского Дальнего Востока. Без этого, по мнению А. В. Игнатьева, «активная дальневосточная полити­ка повисала в воздухе, приобретала авантюристический характер» ^{[980][981][982]}. Имен­но для такой политики единственно приемлемым был «традиционный во­енно-феодальный метод»^[983] решения Маньчжурского вопроса: или полно­стью аннексировать часть Маньчжурии, или, используя силовое давление, выбить у Китая согласие на полный (в том числе и военный) контроль Маньчжурии и закрытие ее для кого бы то ни было. Только в этом случае пусть динамично развивающаяся, но все-таки слабая, российская промыш­

ленность избавится от конкурентов. Однако руководители трех ведущих министерств (финансов, военного и иностранных дел) никак не могли до­говориться и выработать единый подход к решению Маньчжурского во­проса. Император устал от разногласий среди министров и решил выдви­нуть Е. И. Алексеева, как своего наместника на Дальнем Востоке. В усло­виях ухудшающихся отношений с Японией требовалось всеми способами достичь единства, как в методах выработки правительственного курса, так и в способах его реализации.